Или другое дело. С воды на кормёжку гуси следуют по одному пути. Но прежде на большой высоте проходит их вожак, вроде разведку проводит. Пролетит, если опасности не заметит, возвращается, тогда уж и стаи начинают двигаться. Я однажды сидел на перелёте. Зазевался и заметил меня вожак. Так и пропала моя охота, всех гусей он другим путём провёл. Вот оно, Филипп, как бывает. Гусь птица хитрая, а охотник ещё хитрее должен быть. Тогда и удача всегда будет
Филька слушает бывалого охотника, стараясь не упустить ни одного слова, и понимающе покачивает головой. А дед Нестер, не торопясь, закурит, сделает передышку и снова начинает рассказывать об охотничьих хитростях или о приёмах стрельбы и о многом другом, что до сих пор было неизвестно юноше.
Прошла неделя. Дед Нестер, решив, что достаточно порассказал Фильке, приступил к практическим занятиям. Сколотив большой щит из досок, он заставил отнести его и установить недалеко от избушки. На щите углем начертил небольшой квадрат.
Ружьё пристреливать будем, заметил дед Нестер и, расстелив на земле плащ-палатку, стал заряжать патрон, предварительно измерив срез ружейного ствола и сделав по нему мерку.
Главное в охотничьей удаче это точность боя. Тогда не станешь пенять, что в твоих промахах ружьё виновато.
На другой день дед снова вывел Фильку к щиту и заставил стрелять его по чёрному квадрату лёжа, с колена, стоя, после каждого выстрела давая своё заключение. Затем заставил тренироваться по качающемуся на нитке деревянному шарику, и когда убедился, что Филька освоил «науку», привёл его к займищу.
А теперь садись и стреляй коршунов, сказал дед Нестер, присаживаясь в осоку. Да спокойнее, не торопись. Это тебе экзамен. И не жалей, коршун птица вредная А другую не трогай.
В этот вечер было много расстреляно Филькой боеприпасов, однако дед Нестер возвратился в избушку довольный своим учеником.
Больше я тебе, Филипп, не нужен, сказал он ему дорогой. Стрелять ты научился, а в остальных охотничьих премудростях
сам разберёшься.
Филька, волнуясь, с благодарностью проговорил:
Спасибо, дедушка Нестер.
С тех пор молодой охотник редко когда возвращался пустым в избушку, одну-две утки да принесёт. Промысловики перестали смеяться над его неудачами, а порой, когда выпадала хорошая зорька и Филька Гахов приносил большую связку птицы, даже похваливали:
Наладилось дело-то. Глядишь, скоро и нас за пояс заткнёшь.
И Филька принимал это, как должное.
Глава седьмая
Знаешь, Афанасий Васильевич, у нас неприятность. Охотники уличили Благинина в промысле на запретных водоёмах.
Не может быть!
Я и сам не верю. Ведь лучший промысловик. Но Клушин с Ефимом Мищенко уверяют, что это так. Вот ситуация. Не знаю, что и думать
Ситуация, говоришь?.. задумчиво спросил Жаворонков. А ты с Благининым-то беседовал?
Нет ещё. Признаться, не знаю, как с ним и говорить. Он как чумной. Жаль его
Жаль. А если это действительно так, как о нём думают, что тогда? Простить, потому что он хороший охотник. Хорошему можно нарушать законы, плохому и подавно. Так?
Так-то оно так. Да
Ну вот что: зови Клушина и Мищенко в красный уголок, там и побеседуем с ними.
Клушин и Ефим вошли в красный уголок и сели против парторга. Жаворонков внимательно оглядел их и спросил:
Вот вы уверяете, что Благинин отлавливает ондатру на запретных водоёмах. Так это?
А что же, верно, ответил Клушин.
Откуда это вам стало известно?
Да уж известно
А всё-таки. Вы понимаете, что значит опорочить человека, если он ни в чём не виноват?
А это ещё как сказать: виноват или не виноват, заметил Ефим. Вы лучше у него самого спросите.
У кого?
У Благинина.
Спросим, конечно. Но я хотел бы знать: откуда вам стало известно? проговорил Жаворонков, пристально глядя прямо в глаза Клушину. Тот смутился.
«А что, может, верно, наврали? вдруг мелькнула у него мысль. Мне Наталья сказала, да ей-то откуда известно? И спросить забыл, так эта весть возмутила тогда, что сразу принял всё за чистую монету. Что, если кому-нибудь вдруг понадобилось опорочить Ивана?.. А ты помог, поторопился и выпалил всё охотникам. Что теперь сказать парторгу?.. Бабьи сплетни разносишь, Борис!» И от этой мысли он ещё больше растерялся. Выручил Ефим.
Что вы к нам все пристали. Охотники досажают, вы вот Да что мы вам!.. вдруг вспылил Мищенко. За что купили, за то и продали. Спрашивайте Благинина, а к нам нечего приставать. Ничего мы не знаем, если вам этого хочется.
Так-таки ничего и не знаете?
Не знаем.
Ну, хорошо, спокойно заметил парторг. Без вас разберёмся. Смотрите только, чтоб перед Благининым после этого краснеть не пришлось.
Можете не беспокоиться. Уж мы как-нибудь всё более раздражаясь, отрезал Ефим и направился к двери. За ним поспешил Клушин.
Что-то есть непонятное во всём этом, обратился Жаворонков к Сергею Селивёрстовичу. Заметил, как Клушин смутился?
Да.
Зови-ка Благинина.
Благинин вошёл и молча остановился у стола, за которым сидели парторг с Прокопьевым. Ещё окончательно не оправившийся от перенесённой болезни и немало переживший за эти три дня, он выглядел осунувшимся и постаревшим, скулы заострились, лихорадочно горели глаза.