Звони на станцию, там сообщат пограничникам, сказал старшина.
Кузьма долго плыл под водой. Вынырнул, оглянулся. Катер был уже метрах в тридцати. «Ерунда, доплыву». Махнул, приподнявшись над водой. Геша так и остался с поднятой вверх рукой, голова парня еле виднелась из-за борта. Кузьма споро пошел широким брассом, с удовольствием изгибаясь усталым от неподвижности телом. Белые пенные гребешки жестко хлестали по глазам. Небо опустилось к самой воде, и казалось, что скоро оно сольется с морем и раздавит его, приплюснет и разгладит своей тяжестью. Неширокая скучная ленточка берега то исчезала за волнами, то появлялась, когда Кузьма взбирался на вершину волны. Кузьма оглянулся. У него похолодело внутри. Катер нисколько не отодвинулся. Он качался все в тех же тридцати метрах от него, Геша все еще стоял, только опустил руку. Потом он сел.
Кузьма некоторое время оставался на месте. Он лишь слегка шевелил ногами, чтобы удержаться на поверхности. Он смотрел на берег, который отодвинулся еще дальше. «Просто прошло слишком мало времени, успокоил себя Кузьма. Прошло всего мгновенье, и я не мог далеко отплыть»
Через пять минут он снова поднял голову. Берег не придвинулся. Кузьма снова поплыл размашистым брассом.
Он выбрал глазами тоненькую горизонтальную черточку на берегу и шел точно на нее. Кузьма старался определить, приближается ли он к этой черточке. Катер был еще близко. Настолько близко, что когда волна обнажала его белые скулы, то можно было прочитать не только ярко-красные буквы «КС-1», но и светло-голубую выцветшую на солнце надпись: «Спасательный». Кузьма видел, как Геша курит. Видел каждое его движение.
Какое-то время Кузьма двигался, не думая и почти не поднимая головы, лишь изредка посматривая на свой ориентир на крошечную горизонтальную черточку. Потом он вспомнил, что это динамик, который он сам вешал на столб по приказанию начальника станции. Сейчас этот динамик, вероятно, предупреждает, что купаться опасно.
Потом он прищурил глаза и плыл, автоматически выбрасывая вперед, руки и так же автоматически подгребая ими под себя. Кузьма уже не думал о всем пути, не пытался соразмерить пройденное с оставшимся и определить свое местонахождение среди неумолимого однообразия волн. Его воображение, словно от холода, сжалось и не простиралось дальше очередной волны, с которой он вступал в единоборство. Кузьма уже не карабкался на ее пенный гребень, он вытягивал руки и, оттолкнувшись ногами, пронзал ее основание. И хотя Кузьма не любил брасс за его классическую строгость, сейчас ему приходилось плыть очень внимательно. Он подладил ритм своих движений под скорость волн. Когда он сбивался с ритма, волна на вдохе плескала ему в лицо. Он захлебывался и надолго терял дыхание.
Проплыв, по его собственному мнению, всего метров шестьсот, Кузьма захлебнулся и долго кашлял и отплевывался. Он даже не чувствовал горечи. Он открывал рот, но воздух не шел в легкие. Кожу стянуло от холода, пальцы свело, ноги сделались деревянными и с трудом
сгибались в коленях. Кузьма видел, что с каждой волной его отбрасывает назад, но двигаться он не мог. Сил еле хватало, чтобы удержаться на поверхности. Стоило волне пройти под ним, как другая подхватывала, цепко обнимала и, словно продолжая дело, начатое ее товаркой, относила его от берега и передавала следующей.
Кузьма смотрел на столб с динамиком. Смотрел не отрываясь. Одинокий столб среди песчаных дюн вдруг стал целью всей его жизни. Конечной остановкой. За ним ничего не будет. Вокруг него ничего нет. Одинокий и недосягаемый. Столб его цель.
«Кузьма, вернись!.. Вернись!..» Он с усилием встряхнул головой и сделал нерешительное движение руками. Поплыл медленно. Почти на месте, но уже вперед, к берегу.
«Ерунда, бывает». Сквозь однообразный шум, плеск и клокотанье могло послышаться и не такое. «Верни-и-сь на ка-а-тер, Кузьма!..»
Кузьма зажмурил глаза. «Нет, это мне самому хочется к катеру поближе. Это я сам кричу. Я кричу Салага, истерик».
Он не оглядывался, он смотрел только вперед. Он боялся увидеть катер все в тех же тридцати метрах. Стоило ему поднять голову над водой за глотком воздуха, как в уши снова лез далекий скрипучий голос: «ма-а-а и-и-сь»
Он резко оттолкнулся руками и, выпрыгнув из воды по пояс, оглянулся. Над белой черточкой катера стояла тощая фигура старшины, в руках его матово блестел электромегафон.
«Так это он» подумал устало. Машинально поплыл, «Может, стоит вернуться? Он увидед, как плохо я плыву, и понял, что до берега мне не дотянуть».
«Кузьмаа».
«Нет, он сам сказал, что шансов нет. Я для них последний шанс. Мои руки и ноги, моя воля последний шанс для двух людей. Я должен доплыть. Я доплыву».
Посылая вперед руки, Кузьма с каждым разом ощущал, как вода становится плотнее, неподатливее. Стало труднее рассекать ее. А когда он делал гребок, то руки не шли по короткой прямой к телу, а выписывали остроугольные кривые. Так падает сухой лист по безветрию.
«Кузьма вернись»
«Перестал бы орать. Нельзя возвращаться. Нельзя возвращаться! С каждым гребком он твердил: Нельзя возвращаться». Глаза болели, исхлестанные брызгами. Голос звучал все тише.