Он посмотрел на меня с нескрываемым презрением и сказал небрежно, словно речь шла о пригоршне гороха.
Что-то около двух миллионов
В каком месте они затонули?
Неужели вы думаете, юноша, что, если б эти деньги можно было достать, я бы сейчас беседовал с вами в этом уютном заведении
Это не заведение! Это губернский уголовный розыск! закричал я. И попрошу уважать!..
Ах! Простите Честь мундира. Я понимаю. И, видя, что я аж с лица спал, добавил с достоинством: Я вполне серьезно. Прошу меня извинить. Произнес он это, подлец, прямо по-рыцарски.
Я успокоился, а он показал на карте речку, в которую канули драгоценности. Тут, действительно, ничего не поделаешь. Речка горная, и отволокла она уже этот чемоданчик верст на пять, если не дальше.
За что кресты имеете? спросил я. За штабные подвиги?
Тут он оскорбился.
В штабе я по состоянию здоровья, а кресты еще с германской, в которую я три года вшей кормил, пока вы, господа большевики, вместо того чтобы спасать обескровленное отечество наше, продавали его евреям и интеллигентам Дальше он что-то шибко красивое завернул. Уж что, точно не помню. Только я тоже не растерялся, и пошел у нас разговор очень разноцветный, но вполне содержательный. Опомнился я, когда уткнул ему наган в подбородок и приподнял на левой руке за гимнастерку. Сила у меня в ту пору была невероятная. А он улыбается мне в глаза.
Великолепно! Браво! Еще секунда, и одним врагом революции будет меньше. Уверяю вас, что в свое время я именно так и поступил бы. Притом я считал бы, что выполняю свой долг перед отечеством, перед своей драгоценной родиной.
Я отпустил и посадил его. Застегнул кобуру. Гляжу на него на лице ни кровинки, но спокоен необыкновенно и красив в своем величавом спокойствии, как бог, как герой. Даже завидно стало. А он продолжает философским голосом:
И ведь что любопытно: убейте вы сейчас меня, вы тоже считали бы, что выполнили свой долг перед родиной. Мы воевали за отечество и на германской и на гражданской и вы тоже за отечество. Да вы, кажется, еще и за правду?
И за правду, сказал я, и за Отечество. И вы это сами хорошо знаете. Только за другое Отечество и за другую правду.
Вот тоже любопытно. У нас была правда, и у вас была правда. Значит, выходит, что их две?
Выходит, что так, разозлился я.
А почему вы не думаете, что объявится новый пророк и скажет: «Давайте начинать все сначала. Я нашел третью правду»?
Тут я его точно чуть не пристукнул. Не знаю, как удержался. Потом выяснилось, что он не знал о кончине нашего Ленина. О нашем непомерном, вечном горе и утрате. Только это и спасло ему жизнь. Он опять извинился и сказал, что «ушел еще один великий человек».
Потом я его и спрашиваю:
А почему вы не присоединились к одной из многочисленных банд?
Я с мирным населением, с женщинами и детьми не воюю. Я не бандит и не убийца, я солдат. Я видел смерть и готов ее принять, но только от руки противника, достойного меня.
А считаете ли вы меня достойным противником? съязвил я.
Он спокойно посмотрел на меня. Попросил закурить. Потом, не опуская глаз, ответил мне:
Человек не всегда может
располагать своей жизнью и смертью. Можно быть запоротым дикой свиньей.
«Вот ведь наглец», подумал, но сдержался, а он продолжил:
Не надо меня пугать, юноша. Меня давно уже не мучает вопрос: «Быть или не быть?» Добьетесь вы только того, что мы потеряем друг в друге забавных собеседников. Я просто перестану отвечать на ваши вопросы, и многочисленные тайники «вражеской» души для вас так и останутся темными.
Это я из любопытства, сказал я. А пугать вас никто не собирается.
Благодарю вас.
А почему же вы не пришли к нам, раз уж вы закончили воевать? Почему вы бегали от нас?
Честное слово, по инерции.
Ну и катились бы по инерции за границу Правда, это не так-то просто. Вот теперь придется вам отвечать по всей строгости революционного закона.
Я готов.
Вижу. А что дальше-то делать собираетесь?
Сидеть, по всей вероятности.
А если мы вас отпустим? ' спросил я.
Спросил просто так, не задумываясь особенно над тем, почему меня это интересует. А он как-то весь подтянулся, вскинул на меня быстрый испытующий взгляд. Что это, мол, я?.. Шучу или как? Потом ответил якобы шуткой:
В ЧК я работать не пойду, во всяком случае.
Кто вас возьмет? возмутился я.
Неважно. Все неважно. Я не знаю, чем я буду заниматься. Я не вижу, ничего, что еще могло бы меня взволновать. Такое ощущение, словно из меня вынули позвоночник. В лесу и то было проще. Там есть цель. Выжить во что бы то ни стало. Впрочем, каждый из нас, конечно, думал о долге, о том, что его нужно каким-то образом выполнить. О родине, которую еще предстоит спасать от большевистской чумы. Мы уже настолько свыклись с этими мыслями, что представляли себя чуть ли не профессиональными спасителями отчизны. И вот сейчас я вижу, что чума не так уж и страшна, что небо над Россией то же. И те же поля, леса, те же дети Мне все надоело, господин чекист. Я от всего устал. Пойду учить детей. Буду их просвещать, обучать правописанию, читать им сказки Толстого. Знаете, о братьях, которые ссорились, о мальчике, который врал Но быть на вашей стороне я не смогу. А ведь вы, юноша, хотели услышать от меня, что я с вами. Что я ваш друг. Так? Нет, этого я не смогу и не захочу сделать. Во всяком случае, мешать я вам не буду. Я не настолько глуп.