Ну, если ничего, тогда я тебе сейчас расскажу одну интереснейшую историю, которая произошла со мной в двадцать четвертом году в Сибири. Я тебе ее, случайно, уже не рассказывал?
Да вроде нет. Не успели
Тогда слушай. В то время я работал заместителем начальника угрозыска. Вызывает меня однажды мой дорогой начальник, а был я тогда еще моложе тебя, и говорит, что поступили к нему слухи от местного, коренного, населения, что по тайге бродит группа неизвестных лиц и неопределенного поведения. Ступай, говорит он мне, Филипп, со своими орлами в тайгу и найди мне этих подозрительных людей. А если что, то сам знаешь, как с ними надо поступить. Если окажут вооруженное или какое еще сопротивление, то поступай с ними сообразно революционным законам и законам своей совести Любил тогда мой начальник пространно излагать. Он в молодости окончил духовную семинарию. Даже три дня был протодьяконом, пока у него с попом что-то не вышло.
Выехало нас трое, да потом прихватили двух охотников проводников. Оба бывшие красные партизаны. Оба Колчака добивали. Тайгу знают лучше некуда. Мышь не пробежит, чтобы они не знали уже, куда, откуда и зачем серая прошмыгнула. Они-то и сообщили в ЧК о подозрительной публике в тайге. Говорили, что вроде бы их трое. На банду не похоже. Никого не грабят, не убивают. Баб не трогают. Однако непонятно, зачем скрываются. Ходят от заимки к заимке где муки украдут, где соли. Видно, долго в тайге находятся, раз уж у них даже соль вышла. Охотник соль припасает в первую голову.
Едем мы по деревням дело было в январе и никак не можем их догнать. Куда бы ни приехали везде одно и то же. По всему видно, что недавно были и снова ушли в тайгу. Только мы на лыжи и за ними, как, словно назло, выпадет снег, и опять мы с носом. Просто неуловимая какая-то публика. Однажды совсем чуть было не настигли. Зашли от пурги в сторожку, а там еще печь не остыла. Бросились в тайгу, так сами чуть не заплутали. Хорошо, что с нами собака была. Она нас назад на сторожку вывела.
Целый месяц мы за ними гонялись таким образом. Только в середине февраля довелось встретиться. Случилось так: поднялись мы однажды с ночевки спали прямо на снегу, на ельнике, потому что очень далеко отошли от жилья человеческого), прошли версты три и видим странный след. Как будто кто-то здоровый мешок по снегу волок. Потом охотники разглядели под этим следом еще два человеческих.
И следы самые свежие. Не больше часу тому назад прошли. Мы сначала подумали, что это охотники хозяина завалили и волокут к заимке. Но какой же охотник будет целого медведя волочить. Он освежует его, в мешки увяжет и на спине понесет, а не волоком. Да и крови на снегу не было. Побежали мы тогда по этому следу, вскоре догнали. Это были они. Те, кого мы искали. Вид у них был страшный. Бороды до пояса, тощие, грязные, оборванные. Руки распухшие обмороженные. Двое идут, а третьего волокут на носилках. Сложили несколько еловых веток, связали их ремнями, положили на них своего больного. Разозлились мы тогда страшно. Как это два с половиной человека, слабых, изголодавшихся, дурачили нас в течение месяца с лишним. Окружили мы их и идем рядом момент выжидаем. Они нас пока не видят. У каждого из них за плечами винтовка. Даже больной лежит с ней в обнимку. Тут дорога в гору пошла. Взобрались они на эту маленькую сопку и дух вон. Присели отдохнуть. Вот тут-то мы, молодцы, и выскочили.
«Руки вверх!» Они на нас посмотрели и только отвернулись. А один склонился над больным и тихо ему говорит: «Не беспокойтесь, господин капитан, это они». Потом один из них попросил у меня закурить. А мы стоим, винтовками в них уставились
«Неужели так трудно дать нам табаку?» опять спросил он. Ну, я свернул ему. Протянул спички, а сам чувствую, что товарищи осуждают меня. Молодой был, чувствительный. Разоружили мы их. Привезли мы их в угрозыск. Капитану ногу вправили и гипс наложили. Привели его ко мне на допрос. Остались мы с ним вдвоем.
Меньшиков налил себе «Семигорской». Кузьма соображал, зачем это ему рассказывают.
Слушай дальше, сказал Меньшиков. Сидит он передо мной высокий, красивый, подтянутый. Лицо какое-то одухотворенное. Когда он побриться и вымыться успел, я до сих пор не знаю. Вся грудь в крестах. Глаза на меня не то что с испугом, а вроде с сожалением смотрят. Как на больного, которому уже ничем нельзя помочь. Я даже как-то растерялся. Потом достал бумагу, и допрос пошел своим заведенным ранее чередом:
Фамилия?
Казаков.
Имя-отчество?
Михаил Николаевич.
Воинское звание?
Штабс-капитан.
Где служили?
В генштабе Верховного правителя адмирала Колчака.
«Ого, думаю. Крупная птица». А сам спрашиваю:
Чем занимались после разгрома белогвардейской контрреволюционной армии Колчака?
Выживал
Тут он на меня посмотрел с легкой усмешкой и добавил:
Пытался
уйти за границу. Как видите, не вышло Часть государственной казны (золото и драгоценности), которую мне было поручено переправить за границу, я, к величайшему моему стыду, утопил в реке.
И много там было? спросил я. И прозвучало это с таким детским любопытством, что до сих пор стыдно.