Что же побудило его? спросил Кузьма.
Обстоятельства темные и страшные. Произошло это в прошлом году таким же летом. Покойного, прости, господи, ему грех его и воздай, господи, суровым и бессердечным людям, что подвели его к самому краю пропасти и толкнули его на это грехопадение, покойного в тот день видели в этом саду, он показал рукой на окно, за стрижкой плодоносящих кустов.
Было в тот день воскресенье, и он, отслужив заутреню, занимался в саду. Потом, как говорят соседи и церковная женщина, что постоянно убирает в соборе, к нему зашел некто и оставался там до позднего вечера. Как стемнело, покойный вышел из дому, в обнимку с этим человеком. Одет отец Михаил был в летний костюм. Волосы он упрятал под шляпу, как делал обычно, направляясь в город по различным делам. А потом начинается непонятное. Покойный, человек глубокой трезвости и смирения, якобы напился вина и, влезши в окно к одной почтенной даме, стал укладываться к ней в постель, называя при этом даму именем своей супруги. Дама была хладнокровна и большого крику не подняла. Она решила выпроводить его спокойно, тем более что покойный не проявлял никаких планов надругания над ее честью и вел себя покладисто и покорно. Но тут подоспели люди и, назвав себя дружинниками, взяли покойного под мышки. Потом, как оказалось, они обрили покойного наголо и наутро поставили подметать мостовую перед церковью. Почтенная дама, которая сопровождала покойного до места, рассказывала, что своими глазами видела вывеску дружины на доме, в который его завели. Утром оказалось, что приводили ее в штаб дружины рыбоколхоза. Но по ночам там никого не бывает. Среди всех дружинников она так и не признала тех, кто приходил ночью. Вот такая история, закончил отец Федор.
Кузьма посмотрел на часы.
Ну, вот и мне пора.
Заходите ко мне, Кузьма, заходите со своим другом.
Спасибо, сказал Кузьма и вышел.
Долгий летний день словно и не думал кончаться. Солнце уже заметно склонилось к горизонту, тени сделались длиннее и гуще, но жара не спадала. И оттого, что к вечеру все совершенно сомлели от жары, солнце казалось еще горячее и беспощаднее. Пекло и сверху и снизу. Над мягким, раскисшим асфальтом стояло радужное от нефтяных испарений марево.
Кузьму немного разморило. Он шел с бессмысленным взглядом, пытаясь сосредоточить вялые и беспомощные мысли на чем-то очень главном. Он чувствовал, что нужно
собраться, осмыслить, поймать какие-то ускользающие догадки и уловить что-то главное. Он понимал, что за всеми событиями последних дней стоит большая, организованная и недобрая сила.
Какая сила?
Глава четвертая
В номере было душно. Занавески на окнах шевелились, но вместо прохладного ветерка в номер вливался зной. Меньшиков посмотрел на часы. До прохлады оставалось еще два часа. Через два часа можно было выйти на улицу, а там в киоске на Черноморской попросить у девушки холодной «Семигорской». Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза
Проснулся Меньшиков, когда стемнело. В висках ломило. Он вышел на улицу. По липовой аллее, по набережной, усыпанной битым ракушечником, бесконечно и лениво двигалась толпа отдыхающих. Ракушечник аппетитно хрустел под ногами и был похож на кукурузные хлопья.
Меньшиков выпил минеральной воды и подумал, что пиво было бы лучше. Но вряд ли его можно где-нибудь достать. В ларьке он видел чешское, но после «Жигулевского» оно ему всегда казалось слишком плотным и горьким.
Потом он совершенно постариковски присел на лавочку и стал смотреть на море. Еле заметный в редких сумерках, искрился зеленый глаз бакена. Сквозь аляповатую бетонную балюстраду виднелась голубая крыша спасательной станции. Там Кузьма. Меньшиков сидел и придумывал себе, как было бы, если бы Кузьма был его сын. «Вероятно, было бы неплохо», решил он.
Мимо скамейки шли молодые ребята и красивые девушки. На девушках открытые, легкие сарафаны. Когда они проходили совсем близко, Меньшиков чувствовал запах горячего от солнца тела.
Он сидел, согнувшись по-стариковски, курил свой извечный «Прибой» и выбирал себе детей. «Вот этот парень. Нет. Слишком самодоволен. Но здоров зато А если этот очкарик? Но что он может? Уж лучше вон тот, в тельняшке Сплевывать через плечо он, пожалуй, скоро бы разучился. Нет уж, лучше Кузьма или тот парнишка, что давеча с ним был, Рудаков. А если девчонка?»
Сейчас вот смотрю, так редко кто «Прибой» употребляет. Я его по духу узнаю, издалека.
Рядом с Меньшиковым присел высокий худой старик. Поставил между ног кирзовую довоенную хозяйственную сумку и с нежностью посмотрел на папироску Меньшикова.
Пожалуйста, очень рад. Меньшиков вынул из кармана помятую пачку. Только сыроваты. Воздух здесь влажный. Море. Круглые сутки мокрый, как мышь. Даже пиджак мокрый.
Старик посмотрел на его рыхлое, в оспинках, лицо, на потный лоб:
Да, с такой комплекцией здесь трудновато. Старик нагнулся и поправил сумку. Стоило ему пошевелить ее, как внутри что-то затрепетало сильно и отчаянно. Ты еще не заснула? он передернул ручки сумки и заглянул внутрь. Красноватым жемчугом засеребрилась рыба, и запахло остро и свежо.