Десять лет тому назад написал я свой первый листок, и мог ли я подумать тогда, что когда-либо все сердце мое обольется кровью?
Да, да. Это так. Я понимаю, отчего так несчастен я. Я несчастен именно оттого, что так ценил в себе, чем дорожил, как самым прекрасным в жизни моей. Я несчастен оттого, что безумно одинок я, горд и не люблю никого. Десять дет прошло с того времени, как написал я первый листок свой, уже поседел я за эти десять лет и вот дряхлеющей, почти старческой рукой хватаюсь и тянусь весь к любви и состраданию. Ах, пожалейте меня, пожалейте!
Но не смею сказать я этого никому вслух, не смею. Я пью и пью и днем, и ночью, лишь проснусь. Я корчусь в муках и не знаю, чем кончится все это.
Пепельные сумерки плотным саваном окутали землю, и заплакали осины. Бледно-синий месяц вышел из-за облаков и, словно слепой, тихо, осторожно шел по небу. Остановился зловещим кругом. Прямой и спокойный луч пронизал тьму. Таинственный, прилетел он из неведомого мира, протянувшись через холодные межпланетные пространства. Чуть заметно замерзало на полу моей комнаты ясное пятно.
И вот привычным движением дрогнуло-отозвалось сердце. Тише, близок миг! Приходи же, приходи скорее! Я жду тебя! Оранжевые тени мелькают в луче, и тонкие пурпуровые нити тянутся от них в бесконечность. Близко-близко! Колотится и стонет в груди сердце
Тонко плачет где-то певучая струна, и вот струятся передо мною серебром складки длинной одежды.
Здравствуй! поет все внутри меня и спрашивает ее без слов. Отчего же так долго? Что задержало тебя там, около звезд?
Чуть колыхаясь в лунном луче, не касаясь ногами пола, молчит она, бледная, мраморная, с закрытыми глазами. И опять говорит ей мое сердце, трепеща от неразгаданной тайны:
И почему же ты никогда-никогда не открываешь глаз? Или ты слепая?
И я вижу, как на белых, мраморных губах ее мелькает улыбка, словно блуждающий огонек. И без слов говорит она сердцу моему:
Близок миг упоения. Приди, желанный, я жду тебя! Приди, и ты узнаешь все. Приди, приди!
Я бросился на колени, протянул руки, ловил край одежды. Но брякнула уже и зазвенела медью певучая струна. Прощай, прощай пока! Но я узнаю завтра о, радость, радость!
Смешные люди, говорит Леонид. Выдумывают богов и падают перед ними. Какие жалкие!
Я слушаю и мне весело, что он говорит почти те же слова, какие когда-то произносил и я.
Все есть земля, говорит опять Леонид. Все из упругой, жирной земли, из тучной и теплой. Нет ничего, кроме нее.
Я слушаю и мне опять смешно. И я когда-то думал точно так же. А что сказал бы он, если бы хоть одну ночь пробыл на моем месте? Сказал ли бы он тогда, что все есть одна жирная, теплая земля?
Словно красный кошмар, тянулся этот день, нестерпимо сверкающий и палящий. Я ходил по полям и дорогам в полусне, в полузабытьи, пока не настали сумерки.
Я хочу видеть твои глаза, с мольбой и страстью говорит ей без слов мое сердце, я хочу знать, кто ты, и хочу понять, почему так пламенно я жду тебя.
И в ожидании смотрю я на губы ее, но немы белые губы, и тихо поникает голова ее. И говорит ей в обиде сердце мое:
Ты не хочешь? Так я, человек, скажу жестко о тебе: ты мой бред, и я не хочу более видеть тебя.
И опять я жду, а за окном трепещут осины, и вздыхает тихо ночь. И вместе с этим вздохом таинственным шелестом вливаются в окно вещие слова:
Смотри! Вот совершится неизбежное.
Сердце останавливается во мне, и вместе с ним останавливается словно и само время. И вот вздрогнули длинные ресницы, и медленно открываются белые глаза. И в них, словно в бездонной пропасти, стоит неисчислимое множество гробов. Под сенью могил лежат серые оскаленные черепа, изъеденные червями кости, и всюду тлен и прах.
В ужасе застываю я надолго и потом кричу с отчаянием:
Так вот ты кто! Ты смерть моя! Но ведь ты отвратительна!
И тут я слышу, как легкий шепот вновь вливается в окно. Он шелестит:
Посмотри теперь, она прекрасна!
И во второй раз поднимаю я глаза свои. Вся бледная и дивная, вновь тихо качается она с закрытыми глазами в серебре лунных лучей, и жгуче влечет меня к себе, немая. И кричит ей вновь мое сердце без слов:
Стремлюсь к тебе! Иду к тебе! Ты отвратительна, но ты и прекрасна. А что мне делать в жизни, гордому, одинокому и ненавидящему всех?
Придешь? вздыхает ночь.
Приду! приду! кричу я дико и бросаюсь к прекрасной с распростертыми руками. Но звякнула уже и зазвенела медью сторожкая струна, и в окно уже алел рассвет.
Н. Киселев РЕКЛАМА
И вот в такие минуты среди аппаратов и телефонных трубок сидел за письменным столом старший представитель грандиозного треста по склеиванию разбитой посуды, г-н Друкс.
Войдите! вдруг сказал г-н Друкс в пространство, хотя стука в дверь слышно не было.
Человек, сухой и вертлявый до того, что невозможно было рассмотреть его лица, согнувшись в дугу, скользнул к столу. Он сказал:
Не беспокойтесь объяснять, г-н Друкс, и молчите, как молчали. И без ваших слов я знаю, что вы уже целую неделю утруждаете вашу благородную голову, где изобресть местечки для рекламы о вашем тресте. Я нашел!