Ну, ваше сиятельство, пожили всласть, лошади, автомобиль, дворню целую держали. Иван, подай! Петр, принеси! Теперь-то каково? А? Сказано: прах! А ты гордился.
И Степан плевал на сиятельную могилу.
Да, был купец. С живого и мертвого драл. Нищему копейку жалел. Небось, не раз в гробу перевернулся
Так Степан обличал покойников по силе своего разумения.
Но иное чувство он проявлял к умершим молодым. Плакал на их могилах:
Пташка ты малая. Херувимчик! Жить бы тебе да жить
И Степану хотелось открыть могилу, снять гробовую крышку, приласкать, приголубить этих преждевременно погибших.
Особенно жалел он девушек.
И радости на свете не видела! Ребенка свово на руках не качала.
В темной, одинокой душе Степана, в больном мозгу, отравленном алкоголем, поднимался призрак, властно охватывающий все его существо, всю его волю.
К умершим молодым девушкам и женщинам он чувствовал то, что чувствует мужчина только к живым.
Степану мерещились красивые женские лица, бледные, с закрытыми глазами, маленькие прозрачные руки, и тайная сила влекла его к могиле, ко гробу. И он едва боролся с искушением, с соблазном чудовищного греха.
Похороны Нины глубоко его потрясли. Он пробрался в церковь и не спускал сверкающих глаз с прекрасного лица покойницы.
А в ночь, наступившую за похоронами, Степан уж не мог владеть собою.
Стояла холодная осенняя погода. Ветер шумел в вершинах кладбищенских деревьев и крутил в воздухе пожелтевшие листья. Облака неслись в безумном беге, то открывая луну, то задергивая ее темной завесой.
Где-то на краю города мучительно выла собака. Слышалась колотушка ночного сторожа.
Прячась за деревьями и памятниками, скользила темная тень человека
Вот и свежая могила, и холм из комьев желтой глины и завядающие венки.
Степан сбросил их и с лихорадочной поспешностью начал разрывать могилу.
Быстро мелькала в руках лопата. Рос вал выброшенной земли
Лопата стукнулась о что-то твердое и выглянувшая луна осветила белую глазетовую крышку гроба и крест
Степан вскрыл жилище смерти и вытащил покойницу. В белом платье лежала она на траве Странно, что руки трупа свободно подались и раскинулись.
Но Степан ничего не видел, ничего не понимал. Он весь ушел глазами в прекрасное лицо. Дикая, неистовая страсть овладела им и он заключил мертвую в свои преступные объятия
Пронзительный крик пронесся над кладбищем. Крик боли и ужаса
Случайно проходившая у ограды кладбища компания подвыпивших рабочих замерла в оцепенении.
Братцы, режут кого-то!
Смелая молодежь, подогретая вином, стала перелезать через железную решетку
Прокурор совещался со следователем о деле кладбищенского сторожа.
В каком же преступлении мы будем обвинять Степана Иваненко?
Я полагаю, что в кощунственном осквернении могилы и трупа.
Позвольте! Трупа не было. Нина Петровна Бахрушина похоронена была заживо в летаргическом сне.
Сторож этого не знал. Он решился на осквернение трупа под влиянием, вероятно, полового извращения. Но ниоткуда не следует, чтобы он был способен на изнасилование живой девушки. Я почти уверен, что нет. Пробуждение от летаргического сна Бахрушиной произвело на него потрясающее впечатление. Он часто рыдает в камере и твердит: «За что я ее, красотку, погубил, бесчестной сделал?» Злая воля считалась с трупом, а не с живой девственницей.
Значит, по вашему, нужно судить лишь по намерению, а не по фактам? В действительности произошло изнасилование девушки, да еще при отягчающих обстоятельствах при бессознательном состоянии потерпевшей. Далее, не забудьте, что осквернения трупа не было, потому что не было и объекта преступления, то есть трупа.
Это какой-то лабиринт. Юридическая загадка! Как-нибудь обвинить все же нужно. Я продолжаю держаться квалификации преступления в смысле кощунства и осквернения.
Что говорят эксперты?
Нашли повышенную нервность, алкоголизм, но в общем признали нормальным.
Конечно, ваша мысль недурна. Надо же сбыть это дело с рук! Но ведь преступление совершено против личности. Бахрушина по закону имеет право выступить и как гражданская истица, помимо вопроса о насилии и потере девственности. Ведь адвокаты нас непременно подведут.
Обвиним в изнасиловании.
Тогда скажут, что его не было, так как преступник имел в виду труп. Я уже не беру другую сторону дела: Нина Бахрушина должна благодарить сторожа за спасение ее жизни.
Что же нам делать?
Прокурор безнадежно развел руками.
Как убивают?
Так учил адвокат Бобровского, убившего любовника своей жены.
Бобровскому были разрешены свидания в тюремной камере с защитником Вересковым, еще только начавшим адвокатскую карьеру и ухватившимся
обеими руками за дело, нашумевшее в газетах.
Защитить Вересков вызвался даром, да и нечем было заплатить Бобровскому, еле сводившему концы с концами при неустанном тяжелом труде. Неудачный инженер, он зарабатывал средства к жизни составлением популярно-научных брошюр и сейчас в тюрьме корпел над книжкой по воздухоплаванию, чтобы доставить жене Зиночке и маленькому сыну сто рублей на время следствия по его делу.
Вересков говорил знакомым:
Удивляюсь равнодушию и хладнокровию этого человека. Убил своего друга, с которым виделся чуть ли ни каждый день, а говорит об этом, словно о чужом деле размеренным, монотонным голосом. Подумаешь, что он совершил что-то необходимое, справедливое и теперь обсуждает спокойно последствия. Я скажу вам откровенно, боюсь его и он почему-то мне крайне несимпатичен.