За зеленым квадратом сада белел большой дом и Трауберг хорошо знал его. Это была тюрьма, где сотни людей сидели за решеткой и смотрели на голубое небо не с радостью и надеждой, а с проклятиями.
Душистый табачный дым вился кольцами из-под светлых густых усов и улетал в окно, подхваченный легким утренним ветерком.
В душе Трауберга царили мир и покой, и сознание исполненного долга перед жизнью.
Чудная картина природы и красивого города умиляла его и будила теплые чувства.
Шел в спальню жены, зная, что она уже проснулась и возится с детьми.
В спальне и соседней комнате детской было тепло и душно. Фрау Трауберг сидела на кровати в широкой блузе и кормила грудью розового пухлого ребенка.
Красивая, полная, с большими серыми глазами, она встретила мужа улыбкой. Ребенок, услыхав шум шагов, бросил грудь, обернулся и, раскрыв беззубый рот, агукнул.
Смотри, Фриц, он стал узнавать тебя. Такой умный! Ни Ганс, ни Каролинхен не развивались так скоро. Подумай, ему ведь всего восьмой месяц.
Да, из Фрица выйдет толк. Он будет добрый солдат.
Фрау Трауберг подняла маленького и начала его подкидывать вверх, смешно раздув щеки и оттопырив полные красные губы.
Тру-ту-ту! Тру-ту-ту! Солдаты пошли в поход. Барабаны бьют, музыка играет. Тру-ту-ту!
Ребенок сочувственно гукал и пускал слюни.
Трауберг со счастливой улыбкой смотрел на радостную семейную картину.
А в соседней детской уже проснулись двое старших детей и, услыхав, что мать напевает военный марш, выбежали в одних рубашонках. Ганс успел захватить игрушечное ружье, а Каролинхен удовольствовалась метелкой, и оба, положив оружие на плечи, стали маршировать, подпевая матери:
Тру-ту-ту! Тру-ту-ту!
Трауберг любовался здоровыми, краснощекими детьми и красивой полногрудой матерью и по щеке его сбежала слеза, повиснув на длинном светлом усе
Через полтора часа вышел к семье сам Трауберг. Лицо его было строго, но не выражало никакого волнения.
Ганс не понял, о чем говорили родители, но до слуха его долетели слова:
Это очень выгодно!
А потом мать стала говорить что-то о необходимых покупках и отец кивал головой в знак согласия.
Тут оба обернулись к детям и фрау Трауберг рассмеялась и стала шептать на ухо мужу.
Ну, конечно! сказал громко Трауберг. Ты говоришь, он видел у соседей детский аэроплан?
Да.
И Ганс догадался, что дело идет о покупке игрушек и сердце его замерло от надежды; неужели отец купит эту красивую штуку, которую соседские дети заводят, и она летает, описывая круги в воздухе?
Лицо Трауберга стало опять серьезным и он пошел твердой походкой домой.
Ганс любил и боялся отца. Огромный рост, длинные желтые усы и напряженный взгляд серых глаз навыкате производили на мальчика подавляющее впечатление.
Чем занимается этот большой, страшный мужчина, Ганс не знал, а спрашивать не смел. Но ему казалось, что он делает что-то очень важное, такое же большое, как сам, и мальчик решил, что и он, когда вырастет, будет во всем, как папа.
К вечеру Ганса поразила суетня в доме. Мать, при помощи Амалии, укладывала отцовский чемодан и отдельно корзину, в которую положила свертки с чем-то вкусным и бутылку вина. Трауберг долго возился в своей комнате и вышел, одетый по-дорожному: в длинном, ниже колен, пальто и в цилиндре. Гансу показалось, что отец вырос еще больше и обратился в великана, о котором рассказывала ему в сказке старая Амалия. И еще больше он стал бояться и любить этого страшного мужчину.
Вот он нагнулся и поцеловал его, потом Каролинхен, но девочку поднял на воздух и она радостно завизжала. Амалия протянула ему для поцелуя маленького Фрица. И, наконец, родители сами попрощались. Трауберг хотел ограничиться поцелуем в лоб, но жена крепко обняла его шею полными, белыми руками, обнаженными до плеч от скатившихся назад широких рукавов блузы.
Провожать себя на крыльцо Трауберг не позволил, и Ганс в открытое окно видел, как он сел на автомобиль и умчался в клубах пыли и бензинных паров, запах которых долетал и сюда, в комнату.
На следующий день, пользуясь отсутствием мужа, фрау Трауберг убирала его комнату: выбивала пыль, мыла, чистила.
Ганс задумчиво стоял у окна и смотрел на расстилавшийся вид города и далеких полей.
Мама, спросил он, обернувшись, куда уехал папа?
Фрау Трауберг слегка вздрогнула и испытующе оглянула мальчика. Материнским чутьем она поняла, что эта маленькая головка над чем-то упорно работает. И даже между хорошеньких бровок, на гладком белом лбу, прорезалась морщинка.
Он поехал, милый, в один большой прекрасный город и скоро вернется.
Зачем поехал папа?
За игрушками, поспешила успокоить мать, он привезет много-много прекрасных игрушек и тебе и Каролинхен.
Аэроплан?
Да, и еще красивую лошадку. И еще кирасу и каску, и длинную-длинную саблю. Ты оденешься и будешь совсем военным. Тру-ту-ту! Тру-ту-ту!
А трубу он купит? Я хочу играть зорю.
Купит и трубу.
Но мать видела, что какая-то назойливая мысль не оставляет Ганса. Он опять долго смотрел в окно.
Мама, расскажи мне, что такое палач?
Фрау Трауберг показалось, что в комнате ярко блеснула молния и вся она сотряслась от удара. Она примирилась, сжилась с ужасом действительности и ее, как и Ганса, слишком подавляет огромный мужчина, холодный, спокойный, размеренный в словах и поступках. Старалась не думать и это спасало. И Амалия никогда словом не обмолвится, ходит за птицей и скотом, будто служит у какого-нибудь чиновника или зажиточного бюргера. От детей обе женщины скрывали.