Отвлекаясь от превратностей собственно научной истории гипнологической терапии в СССР, отметим лишь то, что общим контекстом, объединяющим в данном случае риторику павловской физиологии (и, в свою очередь, психологии, которую сам Павлов полагал дополнением к той же физиологии) и дискурсивные тактики сталинской идеологии, может считаться мотив «контролируемого сна», причем контроль над сном распространяется в известном смысле и на контроль над сновидениями. Суть радикального отличия западноевропейского психоанализа от (пост)павловских концепций лечения сном состоит при этом именно в том, что, тогда как психоанализ имеет дело с рассказом об уже состоявшихся (и потому неуправляемых ) снах, вторые были призваны вызывать состояние сна, сопровождаемое предсказуемыми сновидениями. Уверенность Павлова в том, что «объективное изучение высшего животного» в физиологии неизбежно приведет к «абсолютно точному предвидению при всех условиях поведения этого животного», а «деятельность всякого живого существа до человека включительно» будет обязательно мыслиться как «одно нераздельное целое» (заключительный пассаж павловского выступления на XIV Международном физиологическом конгрессе 1932 года), оказывается при этом вполне созвучной медиальному дискурсу сталинской пропаганды, вольно или невольно переносившей риторику павловской физиологии в сферу идеологии.
Неустанная работа Павлова по выработке у подопытных собак условных рефлексов предстает экспериментальным подтверждением возможности выработки таких же рефлексов у человека. Семантические аналогии поддерживались при этом и вполне экспериментально: изучением условных двигательных рефлексов у человека на основе исследования глотательного рефлекса у детей специально занимался ученик И. П. Павлова Н. И. Красногорский; в начале 1920-х годов работы по исследованию условных дыхательных рефлексов и методике двигательного условного рефлекса на животных и на людях велись В. М. Бехтеревым и его сотрудниками В. Я. Анфимовым, И. П. Спиртовым, В. П. Протопоповым, Н. И. Добротворским, А. Г. Молотковым и др. Тот же Бехтерев стал автором монографии с характерным заглавием «Коллективная рефлексология» (Пг., 1921), в которой делалась попытка соотнесения 23 физических законов с сущностью и закономерностями общественно-исторических процессов типологией социальных групп, трансмиссией культурных традиций, динамикой коллективного взаимодействия, ролью личности и
Там же. С. 415.
Каптерев П. В. Гипноз и внушение: Очерк научных изысканий в области гипнологии. М., 1924; Данилевский В. Я. Гипнотизм. Харьков, 1924; Бирман Б. Н. Экспериментальный сон: Материалы к вопросу о нервном механизме сна нормального и гипнотического / С пред. П. П. Павлова. Л., 1925; Платонов К. И. Гипноз и внушение в практической медицине. Харьков, 1925; Платонов К. И. Слово как физиологический лечебный фактор. Харьков, 1930. См. также: Svorad D., Hoskovec J. Experimental and Clinical Study of Hypnosis in the Soviet Union and the European Countries // American Journal of Clinical Hypnosis. 1961. Vol. 4. 1. P. 3646; IHepток Л. Гипноз. М., 1992. С. 2830, 103.
Павлов И. П. Физиология высшей нервной деятельности: Доклад на XIV Международном физиологическом конгрессе в Риме 2 сентября 1932 года. Литературной иллюстрацией, обыгрывающей противопоставление гипнологических методов Павлова и Фрейда, может служить рассказ Михаила Зощенко «Врачевание и психика» (1933). Один из персонажей этого рассказа приходит на прием к невропатологу («нервному врачу») и просит у него «каких-нибудь капель или пилюль» от бессонницы. Выясняется, однако, что врач противник пилюль и сторонник «новейшего метода лечения», исповедующий методику психоаналитической терапии. Попытка заставить пациента рассказать о том, что его психологически мучает, завершается анекдотом (пациент вспоминает о давней измене жены с племянником, но мучает его не это, а то, что на любовнике был его френч) и торжеством павловской медикаментозной терапии: выдачей пациенту снотворных пилюль. (Зощенко М. Избранное: В 2 т. Минск, 1984. Т. 1. С. 201205. Рассмотрение рассказа в контексте истории восприятия психоанализа в СССР: Эткинд А. Эрос невозможного: История психоанализа в России. СПб., 1993. С. 414. Отмечу попутно, что название зощенковского рассказа недвусмысленно отсылает к одноименной книге Стефана Цвейга «Врачевание и психика: Ф. А. Месмер, М. Бекер-Эдди, 3. Фрейд» (1930), доступной Зощенко в русском переводе (Цвейг С. Собрание сочинений: В 10 т. Л., 1932).
Карвасарский Б. Д., Назыров Р. К., Подсадный С. А., Чехлатый Е. И. Теория и практика психотерапии в России // Психиатрия и психофармакотерапия. Приложение. 2001. Т. 2. 1 [http://www.consilium-medicum.com/media/psycho/oi_oip/i2.shtml]; Гончаров Г. Затянувшийся кризис российской гипнологии [http://www.goncharov.ru/ news/news98.html] (в статье приводится статистика публикаций в области гипнотерапии и краткий обзор основных направлений российской гипнологии).
О легкости, с которой рефлексология Павлова переносится в идеологию, начиная «организовывать чуть ли не мировоззрение», с тревогой писал уже В. Н. Волошинов, критиковавший А. Б. Залкинда за попытки «рефлексологизовать» фрейдизм: «Оторванный от конкретной экспериментальной методики, аппарат рефлексологических понятий превращается в <> пустую схемку, которую можно применить к чему угодно» (Волошинов В. Н. <Бахтин М. М.> Фрейдизм: Критический очерк. М.; Л., 1927. С. 214 сл.). Статьи в траурном выпуске «Вестника Академии наук СССР» (1936. 3), посвященном памяти П. П. Павлова, иллюстрируют реализацию худших опасений Волошинова: народный комиссар здравоохранения Г. Н. Каминский видел достоинство павловского учения в том, что «оно выковало и продолжает выковывать острое оружие против <> всякого использования науки для одурманивания народных масс» (Каминский Г. Н. Над могилой великого ученого. С. 8), ботаник академик B. Л. Комаров (ставший в том же году президентом Академии наук) соотносил «строгий и суровый научный метод, который применял И. П. Павлов к изучению явлений жизни», с деятельностью одобряемых покойным физиологом «великих социальных экспериментаторов» (Комаров В. Л. Памяти великого мыслителя. С. 11), философ академик А. М. Деборин провозглашал рефлексологию «орудием» «материалистического объяснения и раскрытия тайны мышления, его внутреннего механизма и законов его действия» (Деборин А. М. П. П. Павлов и материализм. С. 16).