кареты, зимой сани. Пока шел спектакль и господа развлекались в театре, кучера и лакеи праздно проводили время. Время для них тянулось мучительно долго. Правда, в какой-то мере оно короталось беседой с другими кучерами и лакеями. Многие из них были между собой знакомы, так как не раз встречались, привозя своих господ в театр. Нетрудно догадаться, что речь в этих беседах шла, главным образом, о своих господах. Рассказывая о них, каждый бранил их за все плохое и хвалил за хорошее, если только это хорошее было. Рассказывали и о своей жизни и вспоминали родную деревню, выходцами из которой было большинство кучеров. Все это было терпимо, когда приходилось ждать своих господ осенью или весной, хотя и тогда частенько приходилось терпеть от непогоды, а вот зимой, да еще в лютые морозы, было одно горе. Проводить три, четыре часа на площади при температуре минус 1015°, а то и больше, было большим страданием для этих людей. Замерзшие люди искали спасения у костра. Они топали, разогревая ноги, размахивали руками, приплясывали словом, старались использовать все способы, чтобы спастись от холода. Несчастные люди! Кстати сказать, ведь господа ездили не только в театр, но и в гости, на концерты, в клубы, и везде бедные кучера часами мерзли, ожидая своих господ. Среди хозяев, у которых гостили господа, встречались и сердобольные люди, которые посылали своих людей (лакея или горничную) к кучеру с маленькой стопкой водки и с закуской, чтобы согреться.
Но вот спектакль кончился. Тепло и нарядно одетая в шубы публика выходит из театра. Клубы пара вьются у входных дверей. Лакеи суетятся, высматривая своих господ и, как только завидят их, бросаются к кучеру, крича и махая руками: «Скорей подавай господам лошадь (или лошадей), господа ждут!» Были случаи, когда перед спектаклем лакей провожал своих господ до вестибюля театра, где они, сняв верхнее платье, бросали его на руки лакея, а тот уносил его обратно в карету. По окончании же спектакля, лакей возвращался в вестибюль с гардеробом своих господ и помогал им одеться, а затем сопровождал их до кареты, поудобнее усаживал, укатывал потеплее ноги, все поправлял и, закрыв дверцу, ловко вскакивал на свое место рядом с кучером или на запятки кареты.
Если при собственном выезде лакея не было, то кучер с высоты своих козел или сидения саней, сам высматривал своих господ и, завидя их, расталкивая извозчиков, торопился подать карету или сани.
Вслед за знатью и богатой публикой выходила публика попроще, ведь эта публика сидела в ярусах и на галерке. К этой публике спешили извозчики. А кому это было не по карману, шли на конку, а когда пошел трамвай к трамваю. Кто жил близко или был победнее, добирался до дома и пешочком. Постепенно шум и суета на площади у театра стихали и к двенадцати часам ночи площадь принимала свой обычный ночной вид. Такова была картина театрального разъезда в то время.
Костры в городе разводились на мостовых улиц и на площадях в определенных местах. Для этой цели ставились металлические решетки, в которые закладывались дрова и разные древесные отходы. Горели костры и в ночное время.
Были у костров и трагические случаи. Какой-нибудь мальчишка на побегушках из москательной или мелочной лавки, где продавался керосин и прочее горючее, подбегал к костру погреться, а фартук у него был пропитан горючим. Фартук воспламенялся, обнимая пламенем несчастную жертву.