Что касается парней, то, по-моему, их трудно назвать я замешкался, подбирая подходящее слово, вполне нормальными.
Это уж точно.
Если история про шрам, которую рассказал нам Локвуд, соответствует истине, то за молодчиками нужен глаз да глаз. Как ты думаешь, такое можно сотворить из любви? Или из ненависти?
Не знаю, покачал головой Николас. Я вижу только, что они считают себя джентльменами, а ведут себя как подонки.
А как тебе понравился Локвуд?
По-моему, на него можно положиться. К тому же он не робкого десятка. Не спасовал перед этими головорезами.
А его патрон брат Копулдейк? Как он тебе показался?
Ленивый жирный слизняк, усмехнулся Николас.
Удивляюсь, как Локвуд терпит столь бесцеремонное обращение, заметил я.
Чему же тут удивляться? пожал плечами Николас. Копулдейк платит, а Локвуд работает на него. Каждый из них ведет себя согласно своему положению.
Может, и мне стоит начать разговаривать с тобой подобным образом? усмехнулся я.
Полагаете? Но ведь я же не простой клерк, столь же ироническим тоном возразил Николас.
Когда ты начинал у меня работать, то был простым клерком.
Думаю, Локвуд еще многого добьется. Сейчас Копулдейк может плевать в потолок, потому что всеми делами занимается его помощник, но, уверен, Тоби не собирается пахать на него вечно. У него есть связи и знакомства, он неплохо разбирается в людях. На подобные качества всегда большой спрос.
Не сомневаюсь, нам он окажется чрезвычайно полезен. Чем больше я узнаю о семействе Болейн и их соседях, тем сильнее радуюсь, что с нами будет человек, хорошо знакомый с этим гадючником. Я покачал головой. Надо будет спросить Локвуда, где, по его мнению, могла пропадать Эдит все эти девять лет. Увы, запрет упоминать о том, что незадолго до смерти она побывала в Хатфилде, связывает нас по рукам и ногам.
Но Пэрри настаивает на этом условии.
Боюсь, нам трудно будет одновременно сохранять лояльность и по отношению к леди Елизавете, и по отношению к истине. Остается лишь молиться, чтобы Господь вразумил нас, как это совместить.
Глава 7
«способствовать торжеству истинной справедливости, искоренить вымогательство, оградить простых людей от притеснений и дать им возможность возделывать землю, получая таким образом средства к существованию».
далее говорилось:
«Уповаем на доброе сердце нашего короля, неспособное мириться с тем, что овцы губят людей, оставляя их без пропитания, с тем, что один человек ради своей выгоды разрушает жизни сотен наших соотечественников».
Гай жил в аптекарском квартале, который представлял собой лабиринт узких улочек и переулков, раскинувшийся между рекой и Чипсайдом. В витринах многочисленных аптек красовались чучела ящериц, якобы привезенных из Индии, и витые рога, якобы принадлежавшие единорогам. Гай, имевший лицензию лекаря, мог бы позволить себе что-нибудь получше крохотного магазинчика с жилыми комнатами наверху; но он жил здесь уже много лет и, подобно большинству немолодых людей, не любил перемен. Я заметил, что окна его аптеки закрыты ставнями; последние два месяца, с тех пор как Гай захворал, он перестал принимать больных. Это было тревожным знаком, ибо медицина всегда оставалась главным делом его жизни.
Я постучал, и через несколько мгновений помощник Гая Фрэнсис Сибрант распахнул дверь. Как и Гаю, Фрэнсису давно уже перевалило за шестьдесят; как и доктор Малтон, в прошлом он был монахом. Всегда склонный к полноте, в последние два года Фрэнсис сильно разжирел. За плечами у него был ранец.
Мастер Шардлейк, да пребудет с вами милость Божия! приветствовал он меня. Мы вас сегодня не ждали.
Мне показалось, что во взгляде его мелькнуло смущение.
Доброе утро. Как здоровье мастера Гая?
Все по-прежнему, сэр, грустно ответил Сибрант, и я заметил, какой у него утомленный вид. Никаких улучшений. Простите, сэр, но я вынужден вас оставить. Надо отнести лекарства нашим пациентам.
А я думал, Гай сейчас никого не принимает.
Однако наши прежние больные требуют от нас лекарств, и я составляю их по рецептам патрона. Еще раз прошу у вас прощения, но я уже опаздываю. Пожалуйста, входите. Мастер Гай будет рад вас видеть. Он не спит.
Поклонившись, Фрэнсис пропустил меня в дом, а сам выкатился на улицу.
Оказавшись в приемной Гая, я окинул взглядом стоявшие на полках склянки, снабженные аккуратными ярлыками, и сосуды, наполненные сушеными травами. По лестнице я поднялся на второй этаж, в спальню. Мой старый друг читал, лежа в постели; в изголовье его висел старинный испанский крест с распятием. Ныне такие кресты изымали из церквей и сжигали; даже держать его дома было небезопасно, но доктор Малтон оставался убежденным католиком.
Увидев меня, медик улыбнулся. Зубы у него по-прежнему были белыми, но выглядел он скверно. Гай всегда отличался худобой, однако сейчас щеки у него так ввалились, что заострившийся нос казался огромным. Смуглая кожа, которую он унаследовал от своих предков-мавров, приобрела болезненный желтоватый оттенок. Гай и прежде был подвержен лихорадкам, объясняя это тем, что монастырь, в котором он провел бо́льшую часть жизни, располагался в болотистой местности с нездоровым климатом; но в последнее время лихорадка трепала его постоянно, даруя лишь краткие периоды отдыха, и я понимал, что бедняга совершенно изнурен.