Твоя жизнь! с издевкой сказал Олсуфьев. Из дома в казарму, из казармы домой! Ты ведь человек обстоятельный. И то удивляюсь, почему ты еще не губернаторствуешь.
Не язви, Николай, это не твой стиль.
Ты прав, мой стиль карты, женщины и еще преступное легкомыслие. Так, кажется, ты выразился в своем дружественном письме?
Я был тогда зол, раздражен.
Из-за того, что Тереса не попала в твои объятия?
Олсуфьев достал из портсигара папиросу, пошарил в карманах и, не найдя спичек, бросил папиросу в кусты. Он продолжал раздраженно:
Зря ты приехал. Все, что было между нами, давно прошло и быльем поросло. Я с тобой рассчитался полностью: за дружбу платил тебе дружбой, за рукопись уплатил золотом, а за злые письма молчанием. О чем нам теперь говорить!
Безбородко почувствовал мстительное удовлетворение: не так уж, видимо, счастлив его бывший друг, не так уж безоблачно его небо, если лицом он похож на маркера в третьеразрядном трактире. Стоит ли бить лежачего? И Безбородко с наигранной грустью сказал:
В жизни ничего, Николай, не проходит бесследно. Минуло десять лет, а прошлое все еще свежо. Возможно, я пытаюсь воспоминаниями о молодых годах заглушить тоску нынешней моей жизни. Возможно, что предчувствие беды сделало меня сентиментальным, и это привело меня к тебе.
Какой беды? спросил Олсуфьев настороженно.
Большая, малая не знаю. Начальник прусской полиции доказал мне документами, что какой-то капитан Семеновского полка затевает против меня гадость.
Гадость это еще не беда.
В нашем с тобой отечестве даже крохотная гадость может обернуться большой бедой.
И все же раньше времени нечего беспокоиться. Пошли ко мне!
Они пошли берегом. Море урчало; вспыхивали и потухали красные огни маяка; верещали цикады; из открытой таверны доносился гул голосов.
Олсуфьев шел какой-то нелегкой, усталой, походкой, с трудом отрывая ноги от земли.
Дошли до калитки, на которой был выбит медными гвоздями крест. Раскрыв калитку, Олсуфьев остановился.
А что тебе от меня, собственно, нужно? спросил он сердито. Без нужды ты меня не стал бы разыскивать.
Не веришь?
Тебе нет. И переступил порог, но, прежде чем закрыть за собой калитку, сказал: Кстати, полковник, когда будете в Париже, посетите префекта полиции. Попросите его показать вам рукопись.
Какую рукопись? всполошился Безбородко.
Ту самую! и с треском захлопнул калитку. Николай!
Олсуфьев не отозвался.
Итак, план не удался. Безбородко задыхался от злобы.
На обратном пути его вдруг осенило:
«Как я раньше не догадался! сказал он с досадой. Ведь Олсуфьев заработал в Севастополе капитанские погоны! Стало быть, о нем говорил со мной Альвенслебен! Стало быть, это он с помощью рукописи затевает гадость! Моей же рукописи! Сам благоденствует за калиткой с медным крестом, наслаждается жизнью со своей Тересой, а для меня яму копает! Ах подлец! Какой подлец!»
Часть пятая ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЛ КУШЕЛЕВ-БЕЗБОРОДКО
1
Встреча с Тересой
преобразила, казалось, его. Все свои помыслы он посвящал тому новому, что в нем созревало.
Решение жениться на Тересе пришло не сразу сначала надо было побороть что-то в себе самом, свыкнуться с этой мыслью; нужно было, кроме того, проверить, действительно ли Тереса именно та, без которой жить ему невозможно.
После долгих раздумий Олсуфьев в конце концов убедился, что только Тереса ему и нужна.
Он видел барьеры, которые придется брать: родня, офицерское общество, большой свет все будут против его женитьбы на уличной плясунье, но он одолеет барьеры, убедит всех, что Тереса умнее и красивее Параши, дочери останкинского кузнеца, которую даже дворцовые круги признали достойной быть графиней Шереметьевой. Он добьется своего, но сколько времени и душевных сил придется на это потратить! Ему и на ум не приходило в ту пору, что можно уйти из привычного офицерского круга, что можно жить без наставлений тетушек или советов сановных дядюшек.
А тут вдруг сама судьба освободила его и от офицерской суетливой среды, и от тетушек, и дядюшек. Решение было принято: снять мундир, уехать за границу с Тересой.
Начались трудные дни. Дубельт извинился перед офицерами, дежурившими в тот злополучный вечер, и они взяли назад свои прошения об отставке. Один лишь Олсуфьев упорствовал. Командир полка вызывал его к себе, уговаривал, даже упрашивал; вмешалась родня. Олсуфьев стоял на своем: в отставку!
2
И Олсуфьев поехал к тетушке Адлерберг, к «ханжихе». Откуда только взялись у него слова! Почтительные, льстивые, слезливые именно те слова, которые могли разжалобить тетку.
Поедешь со мной в Лавру, отстоим службу, а там как бог надоумит.
Олсуфьев поехал в Лавру, отстоял службу, и бог надоумил ханжески настроенную тетку: она пригласила Дубельта на чашку чая.
3
Она ждала вестей, хороших вестей неужели и эта попытка Олсуфьева закончится неудачей?
Вдруг дверь раскрылась рывком.
Тереса вскочила и уронила гребень; руки ее словно сами собой сложились на груди в молитвенном жесте.
На пороге стоял младший Кальяри. Тонкий, гибкий, как шпага, хищный нос, свирепые, круглые глаза.
Но он не бросился на нее: стоял и, точно завороженный, смотрел на Тересу. Взгляд его постепенно теплел.