Еще анекдот все тех же времен.
Идет заседание Политбюро. Брежнев говорит:
Товарищи! Совершенно распоясались вражеские «Голоса». Не успеем мы чего-нибудь обсудить в своем узком закрытом кругу, как они уже передают об этом со своими злобными комментариями. Поэтому сегодня, пока не кончим заседание, не выходит никто.
Через час подперло Косыгина:
Леня, пусти. Сил нет терпеть.
Сиди, а то если утечка случится, на тебя подумают.
Еще через час:
Все! Больше никак не могу. Леня выпусти!
Сиди!
Осторожный стук в дверь.
Кто там?
Это я, тетя Дуня. Тут Би-би-си передало, что Алексей Николаичу писать очень хочется, а Леонид Ильич его не пускают. Так я ведро принесла.
Пришел Петров к любовнице, а тут муж вернулся. Сидит голый на балконе, а муж никак не уходит. Холодно. Зубы лязгают. Видит: черт невесть откуда взялся, предлагает:
Хочешь спасу?
Спаси!
Спасу. Нет, душа твоя мне не нужна. Ты только перни погромче.
Пернул.
Не годится. Давай громче!
Пернул громче.
Слабо! Давай ещё громче
Товарищ Петров! Если вы уж спите на партсобрании, то хотя бы не портьте воздух.
Доктор, жить невозможно стало. Хоть вешайся!
Та-ак Расскажите поподробнее.
Жена блядь, дети сволочи, и по ночам писаюсь.
Вешаться не надо. Пейте седуксен.
И что, поможет?
Непременно.
Повторный визит через неделю.
Доктор! Все замечательно!
Ну, рассказывайте.
Жена блядь. А у кого не блядь? Дети сволочи. А у кого не сволочи? И по ночам писаюсь. Но к утру ж просыхаю!
Доктор, не знаю, что делать! Все время по ночам писаюсь!
Так. Расскажите, как это происходит.
Не успею я заснуть, как появляется маленький человечек и говорит: «Давай пописаем!», начинает писать, и я за ним.
Понял. Все очень просто. Когда он скажет: «Давай пописаем!», вы ответьте: «А я уже!»
Повторный визит через неделю.
Ну как, помогло?
Доктор, стало ещё хуже. Я сказал ему: «Я уже!», а он: «Тогда покакаем!»
Один ноль студент.
Два нуля сортир.
Три нуля студент в сортире.
Четыре нуля два студента в сортире.
Пять нулей Олимпиада.
Шесть нулей студент на Олимпиаде.
Семь нулей два студента на Олимпиаде.
Восемь нулей студент в сортире на Олимпиаде
Плывет крокодил по реке, видит стоит рыбак в шляпе, удочку закинул, ждет.
Крокодил сожрал рыбака, сам стоит на берегу в шляпе и с удочкой.
Плывет другой крокодил, увидел сородича в шляпе и с удочкой.
Ой, что это ты здесь делаешь?
А ты плыви, плыви отсюда, говно зеленое!
Товарищи призывники, что главное в танке?
Пушка?
Важная штука, но не она.
Броня?
Тоже дело, но не то. Еще варианты есть?
Движок?
Все не то. Главное в танке не пердеть.
Кто изобрел чечетку? Негр, у которого было двенадцать детей и одна уборная.
Когда закончится война в Чечне?
Когда все чеченцы одновременно соберутся в сортире.
Ну как же можно обойтись без анекдота о чукчах? Напоследок и он:
Табличка в чукчанском сортире:
«Пописал поставь струйку в угол».
Не собираюсь итожить. Тема бесконечна, всеохватна. Можно добавить анекдотов столько, ещё полстолько В общем, сортир, и несть ему конца
Писать на стенке туалета
«И «Сибириада», и «Дворянское гнездо», и «Дядя Ваня» полны воспоминаний детства. Утром просыпаешься пахнет медом, кофе и сдобными булками, которые пекла мама. Запах матери. Запах деда он рано завтракал, пил кофе, к кофе были сдобные булки, сливочное масло и рокфор, хороший рокфор, ещё тех, сталинских времен. Запах детства.
Перед домом был двор, густо заросший пахучей гусиной травкой, с крохотными цветочками-ромашечками гуси очень любили её щипать. Помню, паника во дворе, весь дом приник к окнам: голодный ястреб налетел на курицу, она ещё кудахчет, он одной лапой держит, другой рвет на куски. «Сейчас, сейчас, погодите!» Дядя Миша зарядил шомпольное ружье, навел, спуск!.. И только пух от ястреба во все стороны.
У деда есть картина «Окно поэта»: свеча, столик, окно, за окном тот самый двор, только заваленный снегом. Не знаю, почему именно такое название. Но в доме все дышало Пушкиным, дед его обожал, знал всего наизусть.
На ночь вместе с дедом мы шли в туалет, один я ходить боялся: крапива, солнце заходит, сосны шумят. Дед усаживался в деревянной будке, я ждал его, отмахиваясь от комаров, он читал мне Пушкина:
Свой знаменитый портрет Мейерхольда с трубкой, на фоне ковра, дед писал, когда у того уже отняли театр. То есть, по сути, вместо портрета Сталина он писал портрет человека, над которым уже был подвешен топор, которого все чурались, от которого бегали. Думаю, в этом был политический вызов. Хотя диссидентство деду никак не было свойственно, человеком он был достаточно мягким, на принципы не напирал просто это был в лучшем смысле этого слова русский художник, что само по себе системе уже ненавистно.
Коллекция автографов на фанере сортира росла ещё с конца 20-х. Были и рисунки, очень элегантные, без тени похабщины, этому роду настенного творчества свойственной. Были надписи на французском. Метнер написал: «Здесь падают в руины чудеса кухни». Если бы я в те годы понимал, какова истинная цена этой фанеры, я бы её из стены вырезал, никому ни за что бы не отдал!..»