За счет Валерки никогда. Я его люблю. Слышишь?!
Она встала и пошла к дверям.
Постой! с прерывистым, как у ребенка после долгого плача, всхлипом крикнул Колюня. Он был в дурацком положении: раздетым ни встать, ни догнать ее, ни загородить дорогу. Постой, говорю! Возьми т-трубу и отдай ему.
Пусть сам придет и возьмет.
Он сюда больше никогда не п-придет! И я не понесу ему
Она постояла у дверей, кусая губы. Потом взяла трубу и тихо сказала:
Выздоравливай. До свидания.
Чао! выбросил он голую руку из-под одеяла.
Бабуля вкатила стол-тележку с блюдом пельменей, источавших вкусный курчавый пар. Среди них был «счастливый». И уж она бы сделала так, чтобы он достался внуку. А теперь и стараться не надо: товарищи, она проглядела, ушли. Все счастье одному ему.
Колюня, укрывшись с головой, лежал под одеялом молча и неподвижно, прямой, как покойник.
С маслом или уксусом будешь? спросила она.
Ни с чем не б-буду, глухо ответило одеяло.
Опять не угодила! проворчала бабуля. Чего же тебе хочется?
Умереть.
Чего?!
Не трогай меня! Я сплю.
Оля скоро придет. Что ей сказать?
Что она мне н-надоела.
Оля Самохвалова оказалась легкой на помине. Сказала, что очень спешит, оставила для Колюни уроки и записку. В записке она сообщала, что за дежурство в классе санитарный пост школы поставил ему «отлично». А что она видела Катю Малышеву, выбегавшую из подъезда с футляром под мышкой, это оставила при себе.
«И тайно, и злобно оружия ищет рука!»
Бабуля еле удалось отодрать язык от раскаленных зубов. Бабуля!..
Кричать зачем? Я здесь
Посмотри, что у меня под т-тахтой лежит.
Загорелся свет. Бабуля, вся седая, в белой ночной рубашке похожая на привидение, перекрестилась и, кряхтя, полезла под тахту. Достала оттуда и поднесла к его глазам желто-красное яблоко.
И больше ничего.
Не ешь его! Оно отравленное.
Будет глупости болтать! осерчала она. Спи.
На его лоб, зашипев, легло мокрое полотенце. Свет погас. Полотенце впитывало в себя все ночные кошмары. Разноцветные кольца стали распадаться на светящиеся точки Вот и вовсе исчезли.
Днем приходила врач. Послушала его и сказала, что ничего не понимает.
Легкие и сердце у тебя уже в порядке. А состояние, сама вижу, тяжелое
«А чего тут понимать?» лежал и про себя думал Колюня, пока врач измеряла ему давление. Такое состояние у него из-за плохого настроения. И за него он должен благодарить своих одноклассников Коробкина и Малышеву. Называется навестили
Если не хочешь иметь осложнений, раньше времени не вставай.
Раньше времени? Да лучше вообще никогда не вставать! Лежать, лежать, ни есть, ни пить, остановить дыхание и до скорой встречи на том свете!..
Обида, горечь, возмущение лихорадили кровь, туманили голову Колюни. И в чем-то мы должны разделить его чувства, если хотим быть справедливыми ко всем сторонам этого лирического треугольника. Он хотя и самая малая в нем сторона все же сторона!
Что оставалось ему делать после того, как Малышева сказала, что любит другого? На что еще было надеяться? На чье плечо опереться?
День-два он ждал: она позвонит и скажет, что погорячилась. И это было бы самым сильным утешением для него! Но не дождался И тогда он, пристроив телефон на груди, сам стал названивать ей. Но едва она брала трубку бросал свою! Таким отчаянным способом он хотел не говоря сказать ей: «Ну позвони же-е-е-е!..»
И как-то раз после нескольких сеансов этой (телепатической, по сути) связи у него над самым сердцем, подобно небесному грому, раздался звонок! Он в мгновение ока сорвал
трубку.
Привет звонил Коробкин. Он с самого начала взял шутливый тон. Спишь, что ли, с телефоном? Так быстро взял трубку
Колюня весь похолодел.
Что н-надо?!
Все еще болеешь?
П-предположим
Я тебе чего звоню? Ты не можешь подождать с деньгами за трубу? Мать купила новый холодильник, истратила свои и мои. Но летом я опять поеду в деревню, заработаю и отдам.
Могу выписать д-дарственную.
Нет, так не пойдет. Лучше я займу у кого-нибудь и тебе отдам. (Забегая вперед, скажу: он так и сделал.)
Не надо!.. Когда откроешь на небе Луну, назовешь ее в честь меня. И мы б-будем квиты
Хочешь завести меня? Не выйдет! Ты лучше пой. Это у тебя здорово получается. Про любовь, про свет в ночи
Колюня сбросил с себя аппарат на пол и зарылся лицом в подушку
В те дни в его душе шла отчаянная борьба. Точнее говоря, ее вели «внутренний голос» Колюни, другими словами его совесть, и дух мести, с которым больной, лежа в постели, не расставался теперь, словно малыш с игрушкой. Вот образец того, как яростно и непримиримо спорили между собой «внутренний голос» (сокращенно ВГ) и дух мести (ДМ).
ДМ. Совести у Коробка ни на грош! Неужели он забыл, что говорил о Малышевой вначале?
ВГ. Совесть в таких делах ни при чем. Можешь мне на слово поверить.
ДМ. Ненавижу его! Даже тень его ненавижу!..
ВГ. Бесишься А толку?
ДМ. Ты прав! Пора переходить от слов к делу. Отравить? Нет, это грязная работа. Самое лучшее устроить ему честную «темную». Разукрасить его, как пасхальное яичко. Неплохо выбить передний зуб. Пусть она тогда любуется на его портрет. Ха-ха-ха!..