И то, правда! Эшба расхохотался. А дальше что?
Понятное дело: она наутек по улице, а он, не дожидаясь, пока народ сбежится, галопом ко мне.
Ну и дела! А еще, говорят, абхазские женщины народ забитый. Так и не знаешь, кто она?
Чекист пожал плечами.
Ладно, бог с ней. Сейчас давай о деле поговорим. То, что арестованные не контрабандисты, уже ясно. Кстати, видел мальчугана, который со мной на улице был? Он кое-что интересное разузнал Вот она, необразованность наша.
К чему ты клонишь?
К тому, что историю знать надо. Знаешь ли ты, к примеру, что еще в Древнем Египте люди между собой на дальние расстояния с помощью горящих костров связь держали?
Нет, не слыхал.
А надо бы знать. В общем, дел у нас теперь будет предостаточно. Похоже, что ниточки, за которые мы ухватились, тянутся к монастырю. Для начала оденься попроще, чтобы на паломника смахивать, и на Святую гору поднимись: там тайник монашеский в крепости есть
Воронец придвинулся к столу, и оба чекиста надолго углубились в разговор о предстоящей операции.
Глава XIV, о событиях печальных, в результате которых одно становится понятным, а другое усложняется
Недомогание отца Георгия, последовавшее за его приездом из Сухум-Кале, через несколько дней, казалось, прошло. Старец встал на ноги, но перемены в его внешности не сулили добра: волосы сплошь побелели, глаза запали, дышал он тяжело.
Среди рядовой братии царило уныние. Отец Георгий правил ею мягко и благодушно, подавая пример святости и бескорыстия. Проповеди его собирали тьму народа.
Как же случилось, что, вызывая всеобщую любовь, в это трудное время он оказался в окружении холодности и непонимания со стороны ближайших сподвижников? Шаг за шагом ему раскрывалась вся система обмана, опутывавшая его. Внешне все выглядело как прежде: прислушивались к каждому его слову, почтительно подходили
под благословение, а за спиной творили черные дела. Его желание именем обители помочь голодающим натолкнулось на глухую стену недовольства.
Первое время отец Георгий особенно пугал Василида рассеянностью и отрешенностью взгляда, но по прошествии нескольких дней выражение его лица стало умиротворенным. Василид немало был удивлен переменой. Что за этим крылось?
Однажды мальчик вошел в приемную, когда игумен с большим усердием что-то писал. Подняв глаза от бумаги, он спросил:
Как там, на митинге говорилось про кощея?
Детская память Василида хранила все.
Это какой-то крестьянин выступал. Сидят, говорит, церковники на своих сундуках, как кощеи, в то время как народ христианский мрет от голода.
Так и сказал?
Так, владыко.
Игумен скорбно покачал головой:
Ох, грехи, грехи! Ладно, ступай с богом. Он снова потянулся к бумаге.
Пролезть сквозь кусты, закрывавшие вход в пещеру, где послушник устроил себе мастерскую, старец, конечно, был не в силах и судить об успехах своего подопечного мог лишь с его слов. Вот и сегодня они толковали о живописи, сидя рядышком в беседке по соседству с розарием. Наступившая зима давала себя знать: кусты стояли голые, земля под ними была усыпана увядшими лепестками. Розарий, казалось, одряхлел вместе с хозяином. Но все же благодатный климат побережья и в эти декабрьские дни одаривал людей райской погодой.
Созерцание природы чудесно преобразило лицо игумена: оно смягчилось и просветлело; нежность светилась в его взгляде, когда он обращался на Василида. Старец положил ему руку на плечо и, как бы продолжая свои мысли, сказал:
Вижу, сыне, какой огонек горит в твоих глазах, когда о живописи толкуешь. Уж близок мой жизненный конец, скоро сам свою судьбу решать будешь. Поступай так, как подсказывают тебе сокровенные желания души.
Этим словам Василид изумился: сам настоятель подсказывал ему мысль покинуть монастырь.
Пользуясь благодушным настроением старца, Василид решился задать мучивший его вопрос:
Что случилось в обители, святой отец? О каких деньгах все толкуют?
Отец Георгий после недолгого колебания начал говорить:
Так случилось, что господь сподобил обитель особой милости. Будто с неба упало к нашим ногам изрядное сокровище: золото, серебро, драгоценности разные. Многие годы прошли с тех пор, и нужды в том богатстве пока не было, до сих пор лежит оно втуне. Но, кажется, пора то золото на доброе дело пустить Не знаю, воля ли людская мешает, дьявол ли к этому делу руку приложил, а только нет у меня сил по-своему сделать. Достигнув последних часов жизни, вижу, что и сам грешен: не умел отличить друзей от врагов, истинных христиан от фарисеев.
Впервые игумен, говорил с послушником, как со взрослым.
После этого разговора настоятель совершил с мальчиком свою последнюю прогулку. На этот раз он вышел за пределы монастырских стен и обошел кладбище. Подолгу стоял возле могил: всякий ее обитатель уходил из жизни на его памяти. Подошел он и к часовне, где покоились останки его предшественника первого настоятеля. Над ее входом были выбиты из камня посох и митра высокие знаки христианской власти.
Лицо игумена было печально: понимал, что недолгий срок отделяет его от переселения в такие же тесные стены.