Я кораблем командовать буду, сказал Павка, квартиру сниму, ты тогда у меня жить станешь.
Павка повертел письмо, посмотрел, не написано ли что еще. Но больше ничего не было. Только какая-то фотография выпала из конверта и упала на пол.
Анна тихо плакала, всхлипывая и утирая подолом глаза.
Все? спросила она.
Все, больше ничего нет, ответил Павка и наклонился, чтобы подобрать выпавшую из конверта фотографию. Он поднял карточку и рукавом протер ее. Бравый матрос, в полной форме, опирался рукой на плечо сидящей с застывшим лицом и выпученными глазами миловидной женщины в белом платье. Это была Анна.
Тетенька, гляди, что тут еще есть. Павка протянул Анне фотографию. Она взглянула на нее и разрыдалась по-бабьи, в голос.
Петенька ты мой ненаглядный! Как я без тебя буду, разнесчастная сирота? запричитала она и вдруг завыла тонким голосом, как над покойником.
Тетенька, что же вы плачете?! Тетенька, да не кричите так! запросил Павка. Люди сбегутся, тетенька...
Анна взяла в руки его вихрастую голову, прижала к своей груди, и ее горячие слезы потекли Павке на лоб, на нос, на подбородок.
В эту минуту скрипнула дверь. Павка приподнял голову и увидел Варю в накинутом на голову шерстяном клетчатом платке. Она прижимала платок обеими руками к груди. Варя словно похудела и состарилась со вчерашнего дня. Вчера она была такая веселая!
Павка, где Глаша? спросила она.
Откуда мне знать? буркнул Павка. Придет она сейчас, добавил он.
Я ее с собой хочу взять, в город, сказала Варя. Я в город ухожу.
Анна отпустила Павкину голову и удивленно уставилась на Варю.
А вы кто будете? спросила Варя.
Разве не видишь? Это Анна из Нижнего, сказал Павка.
Неужели Анна? воскликнула Варя.
Анна я, милая моя, Анна, поднялась с табурета приезжая и протянула Варе свою широкую руку. Ехала-ехала, мучилась-мучилась, а Петеньки моего нету...
Слезы снова полились у нее из глаз, она зарыдала.
Варя скинула с головы платок, подошла к Анне, обняла ее за плечи и вдруг, всхлипнув, сама заплакала горькими слезами.
Павка растерянно смотрел на них, и у него у самого навертывались на глаза слезы. Но он не подал вида и пробурчал:
Ну, чего вы? Кажется, не девчонки, а взрослые...
Наконец женщины успокоились. Варя встала, вытерла глаза и сказала:
Оставаться тебе, милая, здесь нельзя. Японцы уже ходят по базе и допытываются, где матросские жены. Ты кем в Нижнем работала?
В прислугах жила, ответила Анна.
Вот и ладно, обрадовалась Варя. Я тоже живу в прислугах у доктора, в Приамурске. Я тебя нынче же на место определю. Хорошее место, фельдшер из военного госпиталя, сам день и ночь на работе, стирка невелика. Ты готовить умеешь?
Умею, ответила Анна.
Ну, вот, пока Петр не вернется, поживешь, перетерпишь. В пути, небось, не того натерпелась, вот и отдохнешь. Вещей-то у тебя много?
Да вот все мои вещи, показала Анна на лежавший на койке тощий узелок в цветистом платке. Проела в дороге, виновато улыбнувшись, сказала она. Пухнуть начала было с голоду, сменяла на хлеб два платья, юбку, платок шерстяной, полсапожки.
Наживешь, утешила Варя. Ну, идем, Анна, в город, пора, итти далеко. Нам бы до вечера добраться.
А Павка-то как? забеспокоилась Анна.
Завтра приду за ними, устрою где-нибудь. Ты Глашу разыщи, Павка, да передай, чтобы меня ждала. И ты жди, я приду. Да не обижай Глашу.
Ее обидишь, как же! огрызнулся мальчик.
Да ты присмотри, раз просят, рассердилась Варя. Поменьше бегай со своими огольцами...
Ладно, сам знаю, сказал Павка.
Анна крепко расцеловала Павку, глазами поискала угол. Угла не была, халупа была круглая, как цирк. Тогда она перекрестилась несколько раз на потолок, заросший паутиной, повязалась платком, взяла узелок, и они ушли с Варей по широкой и пустой улице через пустыри и сопки в Приамурск.
Павка остался дома один. Такое с ним случилось впервые. Раньше он один оставался во время отлучек брата, но Петр возвращался неожиданно. Приходилось всегда быть настороже. А теперь Петр долго не вернется.
Павка прибрал посуду на полке, заглянул в ведро, стоявшее у стены. В ведре плескалось несколько пойманных вчера Павкой рыбок. Он непременно сварит себе уху,
как только проголодается. Перед огрызком зеркала Павка пригладил свои вихры.
Вдруг кто-то легонько стукнул в окно. Павка увидел Носа-Курноса:
Моего батьку забрали, Павка, сказал, торопясь и оглядываясь, Нос-Курнос. Увели нынче японцы, а куда не знаю. Мамка плакала-плакала, потом упала на пол, кричит. Что с ней делать не знаю.
Воды дай, посоветовал Павка. На голову воды налей, она, может, и встанет.
Попробую, сказал Нос-Курнос и исчез.
«Вот здорово!» подумал Павка и принялся за следующий выпуск. Вдруг сразу стемнело. На Амуре сумерек не бывает, вечер приходит неожиданно, точно накрывает день черным платком. Только что было совсем светло и вдруг на дворе наступает ночь.
Павке стало как-то не по себе. Он никогда не боялся темноты. Но сегодняшняя казнь стояла у него перед глазами.
Он встал, зажег коптилку и снова принялся за приключения Сюркуфа. Ему показалось, что кто-то царапается возле двери. Он поднял голову и послушал: нет, никто не царапается. Только начал читать, перелистав несколько страниц царапается.