А коли не сдюжит кто? поинтересовался я, наблюдая, как сразу несколько пожилых рабов разносят промеж гребцов пищу.
А кто не сдюжит, того за борт с горлом перерезанным. Порт рядом, там новых найдут, откликнулся на мой вопрос Янис, невысокий, коренастый литвин средних лет.
Я за те несколько дней пути в Туретчину успел со всеми гребцами перезнакомится. Имеется в виду с теми, кто рядом сидел.
Так со мной весло кроме Болотникова, Тараски и Яниса, делил ещё мрачный, угрюмый поляк Войцех, бывший, как шепнул мне по секрету Тараско, лыцарем в отряде самого старосты велюнского Александра Конецпольского.
Спереди тянули лямку пожилой запорожский казак Петро Нагиба, два моих земляка; Михайла, молчаливый крестьянин из-под Калуги и весёлый, неунывающий Аника, бывший в той прошлой жизни до рабства мелким приказчиком у своего же отца; тверского купчины, средних лет грузин, именующий себя Георгием и заявляющий, что раньше служил азнауром (грузинский дворянин) у кахетинского царя, во что, впрочем, никто особенно не верил и здоровенный татарин Икрам, сосланный на галеру своими единоверцами за неизвестно какие грехи.
Сзади меня расположились ещё два поляка Тадеуш и Матиуш, болгарин Радко, Богдан из Валахии и баск Инеко.
Такая вот сборная-солянка! И я был совершенно уверен, что, если опросить остальных участников нашего дружного и сплочённого коллектива, список стран значительно расширится.
Ну, а что я хотел? Оттоманская Порта в начале XVII века ещё довольно сильна и продолжает действовать наступательно. По крайней мере, в Европе. И только после разгрома турок под Веной в 1683 году австрийцами и поляками, наметится обратная тенденция. Ну, мне до этого времени всё равно не дожить, даже если благополучно из этой переделки выпутаюсь и к власти прийти умудрюсь.
Кстати, разговаривать гребцам, вопреки ещё одному расхожему штампу не возбранялось. Лишь бы это гребле не мешало и не в тёмное время суток происходило. Ночью вообще любая активность среди невольников не поощрялась. Мало ли о чём в темноте шушукаются? Может бунт или побег затевают?
Не, мне за борт нельзя, покачав головой, признался Аника, и взяв у подошедшего помойного раба положенный ему паёк, захрустел яблоком. Домой вернуться хочу. Там, при новом царе, жизнь полегче будет. Да и на спасшегося царевича посмотреть охота.
Это что же? Воскресший сынок Грозного на Москве к власти пришёл? застыл разносивший еду раб, оглянувшись в сторону бывшего приказчика.
Пришёл, нехотя подтвердил я, всматриваясь в неожиданного собеседника.
Передо мной стоял глубокий старик: грязный, вонючий, заросший бородой по самые брови. По всему видать седьмой, а то и восьмой десяток разменял человек, вот и был из-за почти полной непригодности в помойные рабы определён.
А что? Еду гребцам разносить, да вонючее содержимое помойной лохани за борт вываливать сил хватит и ладно. Не здорового же раба на такую работу определять?
Вот только смотрел он на меня как-то странно, словно диковинку какую-то перед собой увидел. Неужто так новостью о воскресшем царевиче впечатлился?
А Фёдор, сынок Бориски Годунова куда делся? сощурил глаза помойный. Сбежал или зарезали?
Точно не знаю, не стал я строить из себя всезнайку. Но слух прошёл, что в Грузию сбежал.
В Грузию? явно заинтересовался Георгий, развернувшись ко мне. Уж не в Кохетию ли?
Нет, покачал я головой, слегка улыбнувшись. Каждый кулик своё болото хвалит. Вот и для бывшего азнаура кроме его Кохетии в Грузию и бежать больше некуда. В Картли. Ему же ещё при его отце, царе Борисе дочку тамошнего царя просватали. Вот к будущему тестю и сбежал.
Может и в Картли, отмер, наконец, старик, протягивая мне в руки кружку с водой, с положенными поверх неё лепёшкой, сушёной рыбиной и яблоком. Вот только туда ещё добраться нужно. А семя у царя Ивана сильное, если его сынок даже с того света вернуться смог. Сильное!
Чего это с того света? возмутился Болотников. Подменили царевича в последний момент! Спасся он!
Спасся он, как же! не согласился старик, продолжая раздавать еду гребцам. Давно уже и косточки сгнили, поди. Мне ли не знать!
А ты что, знаешь, что-то о царевиче? крикнул я ему уже вдогонку.
Да я его в глаза не разу ни видел, обернулся тот. Зато с Бориской Годуновым, когда он ещё на посылках у царя Ивана бегал, знакомство свести довелось. Хваток был и шибко шустёр. Такой, если убийство царевича удумает, то обязательно дело до ума доведёт. А вы говорите, спасся!
Языком мелет, что помелом в хате метёт, злыдень старый, зло сплюнул ему вслед Болотников. Он, как я слыхивал, уже лет тридцать как на галере этой безвылазно сидит. А то и поболее! Сначала веслом, как мы, махал, потом по старости в помойные определили. Ведать не ведает, что на Руси творится, а всё туда же судить берётся, о чём не знает!
Новый заливистый свист аргузина и мы берёмся за весло.
Жив царевич, продолжил, между тем, Иван, налегая на весло. То мне доподлинно известно.
Да хоть бы и жив. Тебе то что за дело, московит? зло спросил обычно больше помалкивающий Войцех. Всё равно ведь здесь в цепях рабских сдохнешь!
Может, и сдохну, криво усмехнулся в ответ Болотников, а может и нет. То Господу решать. А то, что по правде на Руси жить будут, то душу греет. За правду и жизнь отдать не грех!