Тем временем наши компаньоны завершили деловые разговоры, Агафья сообщила, что обед подан, и все мы собрались за столом.
И что же, Егор Егорыч, завтра мы увидим вас вечером? подняла бровь хозяйка. Или вы не будете отыгрываться, а оставите это важное дело господину Соколовскому?
Так Соколовский же уехал, пожал тот плечами. Придётся мне.
Я тихонько вздохнула.
Куда это уехал? поинтересовалась хозяйка.
Да что-то произошло в Нижнеудинском уезде, из такого, о чём в газетах не напишут, вот его и сдёрнули, пожал плечами гость. Если он не доищется правды, то никому другому это не удастся.
Я даже ощутила некоторое сожаление потому что успела привыкнуть к ехидному магу и разговорам с ним, даже не нашим, нет, а чьим-нибудь ещё. Но вернётся же, так?
Но маг не возвращался, а ко мне ночами стали приходить препротивные сны.
Без названия
10. Золотая дама
10. Золотая дама
Во сне ко мне приходила странная женщина.
Одетая в золотое платье сложного покроя, слепящее настолько, что и понять-то было нельзя оно из ткани или из металла, или ещё из какой волшебной субстанции, тут ведь у них магия, всё возможно, так ведь? На платье было столько отделки, что никакая ткань не выдержит этих тяжёлых украшений. А в уложенных в сложнейшую причёску рыжих волосах светились камни и металлические штуки, и тоже я никак не могла понять, чем такое закрепить, чтобы не разваливалось. Почему-то именно эти мысли бродили в моей голове во сне, мы ведь над сонными мыслями не властны, так?
А хуже всего был её взгляд. Яркие какие-то сине-зелёные глаза смотрели страшно, вот прямо страшно. И хотя на губах играла любезная улыбка, глаза смотрели жёстко, сурово, беспощадно.
Отчего ты закрываешься, дитя? Откройся. Судьба твоя лежит перед тобой, это славная судьба, поверь! Сама ты никогда не добьёшься такой судьбы. А если последуешь за мной, то вершины покорятся тебе!
Почему-то мне не хотелось никаких вершин, и никакой «такой» судьбы тоже не хотелось. Почему-то я была уверена, что прямо об этом говорить не нужно, будет только хуже. Есть люди, которые не слышат и не понимают, когда им говорят не то, что они хотят услышать. Можно хоть лоб разбить и язык отболтать, и никакого толку не будет, моя мама ровно такая. И тут мне казалось, что лучше улыбаться, кивать, делать вид, что не расслышала или недопоняла. На глупую не рассердятся, на невнимательную, глуховатую, неуклюжую тоже. Или рассердятся, но не так, как на открытое неповиновение. Вот я и скользила рассеянным взглядом мимо и издавала невнятные восклицания, вроде «А?» «Что? 'Что-что?» Потом улыбалась робко, с открытым ртом, чем, кажется, вызывала новую досаду. Вроде бы, золотая дама что-то бормотала тихонько, но этого я уже не расслышала. Что-то грохнуло, и я проснулась.
Ночь, луна в окно светит, в щель между занавесками. В доме тихо. Но тихо ли?
Я прислушалась. Кажется, кто-то ходит. Видимо, кому-то не спится. Снова грохочет, заругался тихонечко и я поняла, наконец, что происходит. Агафья шла и запнулась о ведро, которое стоит возле чёрного хода на всякий случай. К счастью, ведро обычно стояло пустым, и Агафья хотя бы ничего не разлила. Поругалась ещё, потом я услышала звук льющейся воды с кухни видимо, жажда замучила, вот и пошла бродить. Шаги прошлёпали до комнаты, дверь открылась и закрылась. И снова наступила тишина.
Я сказала все положенные отворотные слова, какие говорят, если просыпаются от дурного сна, перевернулась на другой бок, и быстро уснула снова. И теперь уже спала без сновидений до самого утра, пока Марфуша не постучалась в мою дверь со словами «Барышня, пора просыпаться». И от ночного сна осталось разве что неприятное ощущение будто
ждёт какое-то дело, которое делать не хочется, но придётся.
Дальше повседневные дела закрутили меня, и я забыла о странном, и, чего уж говорить, страшноватом сне. Наяву моя жизнь была полна самыми разными событиями я читала газеты, вслух и про себя, писала под диктовку письма и читала ответные, составляла списки дел и закупок для Антипа Валерьяныча, Марфуши и Антонии, ездила с Антонией по лавкам, если хозяйке что-то было нужно. Ездила с хозяйкой на разные мероприятия, в театр и в гости.
На мероприятиях я сидела подле Софьи Людвиговны, смотрела по сторонам и осознавала происходящее. На концерте мы слушали пение, более или менее приличное. На балу в Девичьем институте, который тоже был больше похож на концерт, чем на бал, тоже сидели, смотрели и слушали, а воспитанницы в скромных белых платьицах показывали танцевальные номера и пели. Хозяйка смотрела благосклонно и по окончании велела передать свою благодарность исполнительницам. И готовила своим стипендиаткам к рождеству небольшие подарки, точнее распорядилась нам с Антонией съездить в лавку за конфетами, и чтоб упаковали красиво.
В гости мы отправлялись нечасто, раз или, может быть, два в неделю. И обычно посещали дома тех, от кого Софье Людвиговне было что-то нужно. Нас принимали дамы, но дела она вела с мужьями тех дам, и нередко оставляла меня в гостиной с хозяйкой, или с хозяйкой и её дочерьми, а сама отправлялась с супругом хозяйки обсуждать курс акций, покупки, продажи и что-то там ещё. Или же необходимость каких-то вложений в какие-то большие проекты. Я старалась поддерживать все возможные знакомства мало ли, что и как, поэтому во всех гостях всем улыбалась, говорила комплименты столу, чаю, выпечке и нарядам, слушала всё, что мне были готовы рассказать о местных делах и событиях. Но со мной, конечно же, говорили, но девицы или молодые дамы никак не рассматривали меня в качестве ровни им самим. Я нахожусь в услужении, у меня нет своих денег. Поэтому между нами пропасть. Что ж, я приняла это, как данность, потому что в моменте была совершенно довольна своей судьбой. У меня есть крыша над головой, работа и доход, и отлично. А что дальше будет видно.