Батарею? Ночью?..
Ну да, Генька посмотрел на меня, как на дуру. Если трубу прорвало, что ж ты, до утра ждать станешь?
Резонно. Но не похоже: знаю я Генькиных соседей, алкаш на алкаше. Будут они среди ночи с ремонтом возиться, ага.
А какой именно был стук? я ПОСТАРАЛАСЬ, чтобы голос звучал небрежно. Но Геня всё равно вылупился с подозрением, словно я спросила, какого цвета у него трусы.
Да обычный такой, на автомате ответил он. Металлический. Возьми гаечный ключ и постучи не ошибёшься.
Я медленно кивнула, наблюдая, как в класс входит учительница литературы. Молоденькая, не старше Антигоны, вся такая в мечтах и кудряшках. Тьфу.
Класс встал, пришлось продолжить беседу стоя.
А не ты ли, мон шер, говорил давеча, что слышал похожий стук, только днём?
Генька покраснел.
Я этот приём у Алекса подметила: говорить вот так, снисходительно, как бы небрежно, и обязательно вставлять иностранные слова
Так то днём, Генька быстро пришел в себя. Привык к моим вытребенькам. А то ночью. Чуешь разницу?
Истеричка милостиво кивнула и отвернулась, чтобы написать на доске тему урока.
Ну, это я называю её Истеричкой. Людмила Вельяминовна. Язык сломаешь, за глаза её все просто Милкой кличут.
А я Истеричкой. Она мышей боится: Терентия разок увидела, да как давай визжать, чуть стёкла не повылетали. То-то смеху было.
Зачем тебе учиться в обычной школе? спрашивала Ави пять лет назад, когда нашу старую школу «для одарённых» расформировали. Разве ты не хочешь закончить элитный лицей, поступить в МГУ?..
Не хочу, сказала я. Надо быть ближе к народу, дорогая мамочка, и вообще: в обычной школе энергофон ниже, у меня уши не так чешутся.
Идею неожиданно поддержал Алекс.
«Там её никто не будет искать» сказал он. И Ави согласилась без звука: больше всего на свете она боится, что меня опять украдут.
Зря. Не знаю, как объяснить, но теперь меня очень сложно украсть. Практически невозможно. Я ведь всё наперёд вижу: кто что задумал, и так далее. Так что, замучаются красть. Такие дела.
Кукушкина!..
Генька пнул меня по щиколотке, под партой.
Да? оказалось,
урок идёт на всю катушку, Истеричка терзает народ по прошлой теме, а я так задумалась, что прозевала.
Я спросила, Кукушкина, что ты знаешь о поэтах Серебряного века?
Это смотря о каких, заметила я осторожно.
Класс грохнул. Хотя ничего смешного я в виду не имела: о Владимире, например, я знаю, что у него новая девушка Чумарь проболтался. Но почему-то мне кажется, что Истеричке этого сообщать не надо. Не оценит.
Об Александре Блоке, предложила Истеричка. Когда он умер? Что написал?
Ну, о том, что он умер, ничего сказать не могу это была правда. Сама я его не видела, но Сашхен недавно хвастался, что тот приходил в РИП и изволил напиться до розовых слоников, в компании с ним и Алексом.
Хотя бы стихотворение какое-нибудь знаешь? голос истерички звучал снисходительно и терпеливо.
Она искренне полагала, что унижать учеников это очень педагогично.
Девушка пела в церковном хоре, уверенно сообщила я.
Класс, предвидя нечто интересное, замолчал.
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою
Истеричка остолбенела. Я её понимаю: привыкла, что дальше улицы, фонаря и аптеки познания одноклассников не идут.
А я всё говорила:
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам плакал ребёнок.
О том, что никто не придёт назад.
Когда стихотворение закончилось, Истеричка сглотнула ком. Глаза у неё были на мокром месте, губы слегка дрожали.
Проняло, с удовлетворением подумала я. Будет знать, как не в своё дело лезть.
Этого стихотворения нет в школьной программе, наконец пролепетала Истеричка. Оно для тебя слишком взрослое.
И вот тут у меня планка и упала
А кто-то дал вам право судить, кто достаточно взрослый, а кто нет?
Да что ты в этом понимаешь, соплячка! лицо её пошло красными пятнами. Да чтобы читать такие стихи, нужно прожить целую жизнь, нужно потерять что-то, испытать разочарование
Людмила Вельяминовна, сказала я с расстановкой. Вот прямо сейчас я испытываю ОЧЕНЬ ГЛУБОКОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ. От вашего инфантилизма и неспособности понять, где вы ошиблись.
Истеричка задохнулась. Прижала руку к кружавчикам на груди, а потом как завизжит:
Кукушкина! Немедленно к директору!
В общем, от уроков меня освободили
Истеричка пожаловалась директору, что я её не уважаю, что пренебрегаю школьной программой, которую лично она, Истеричка, составляла, и самое главное: я, как ребёнок, не имею никакого права обвинять её в незнании детской психологии
Господи прости, считать учеников девятого класса детьми это уже слабоумие, честное слово.
Директор вздохнул и тоже закатил глаза.
Я его понимаю: намучился он с этой Истеричкой, почти также, как и я Старый и мудрый Антон Палыч прекрасно понимал, что пока у Истерички своя «программа», которую в неё вбили в пединституте, разговаривать с ней бесполезно. Вот поработает в школе лет десять пятнадцать, тогда и увидим.
Мягко улыбнувшись, директор проводил Истеричку к двери, а меня угостил чаем с сушками. А потом написал увольнительную до конца дня.