Месяцы, проведенные в колонии, закалили, заставили посмотреть суровой правде в глаза никому здесь нет до меня дела, а ещё никто не обязан верить мне на слово. Я одна из огромной безликой массы осужденных женщин, и ни врачи, ни воспитатели, ни конвоиры не должны разбираться в моих проблемах и вникать в душевные переживания.
Няня, не поворачивая головы, дежурно проинструктировала насчёт режима, показала общий на все комнаты второго этажа санузел, где нам с Алисой предстояло мыться, и ушла, предоставив нам возможность самостоятельно осмотреться и отдохнуть. Первым делом я устроила дочь в кроватке, затем, оставив дверь в комнату приоткрытой, сбегала в санузел, где быстро ополоснула лицо и вымыла руки с мылом, а после долго сидела на кровати и смотрела на спящую кроху, позволяя себе немного потосковать о прошлом.
Сильно погружаться в переживания я не могла себе позволить, волновалась за молоко, но и совсем не думать о том, как бы все сложилось, не будь той роковой поездки, у меня не получалось. Размышляла я о том, какой бы классный, весёлый и любящий отец получился из Дениса, и какой роскошный дед из моего отца, так и не увидевшего первую внучку.
Как бы мы дружно жили, растили в любви Алиску, и, конечно, безобразно баловали ее. Особенно преуспевал бы в этом дед, ведь я назвала малышку в честь покойной мамы, которую он сильно любил, и даже появление Светланы не изменило этого факта. Грустила я и о ставшей самым близким человеком в этих стенах Марине. Сколько чудесных планов у нас с ней было! С каким трепетом мы ждали появления наших малышек и прочили им крепкую дружбу на всю жизнь, как и нам самим.
Сама не заметила, как пустила слезу, затем почти беззвучно всхлипнула, и вот я уже рыдаю, впечатав подушку в лицо, чтобы не разбудить дочь. Но Алиска всё-таки проснулась и тоже заплакала, а я, к своему стыду, не сразу взяла ее на руки, чтобы успокоить. Просто не смогла, захваченная собственной подступающей истерикой. Но зато после, когда справилась с волной отчаянных эмоций и жалостью к себе, я прижала заплаканный кулёк к груди и пообещала дочери сделать все, что в моих силах ради нашего с ней счастья.
А сил у меня уходило много, но каждый наполненный неустанным трудом день стоил сладких детских объятий перед сном.
Три года назад я сделала невозможное с точки зрения других отбывающих наказание мам через неделю после рождения Алиски начала помогать нянечкам и воспитателям ухаживать за детьми. Меня не понимал даже персонал, но, в итоге, я доказала, что могу приносить больше пользы тут, в доме для детей, чем в швейном цеху, и заведующая домом ходатайствовала перед начальником колонии о том, чтобы оставить меня на постоянное проживание с дочкой.
Это была первая настоящая победа, за ней последовала
вторая, когда мне продлили проживание ещё на год, а на третьем году заведующая вызвала меня к себе в кабинет, и, поднимаясь по лестнице административного крыла на второй этаж, я с замиранием сердца ждала страшных слов о переселении в казарму, но то, что сказала Галина Игоревна, повергло в шок и одновременно окрылило.
Даже жаль, Дубровкина, терять такого работника, но добрые дела не должны оставаться без награды. Темные глаза заведующей вскользь прошлись по моей неуверенно перетаптывающейся у порога фигуре и вернулись к изучению документа, в котором Галина Игоревна периодически делала пометки. Знаешь что это? Двумя пальцами она приподняла уголок бумаги.
Мне с такого расстояния ничего не было видно, поэтому я отрицательно покрутила головой, а заведующая обыденным тоном пояснила:
Ходатайство о досрочном освобождении.
Я с округлившимися от радостного шока глазами застыла и забыла сделать вдох, отчего в груди появилось ощущение жжения, а заведующая поведала мне подробности о процедуре, рассказала сколько ждать собрания комиссии о помиловании, обрисовала перспективы.
Так что, думаю как раз до апреля-мая все решится, Дубровкина. Шансы у тебя хорошие, мы со своей стороны сделаем все возможное, дело за комиссией. У тебя есть ко мне вопросы?
Даже если бы вопросы и были, задать я их бы не смогла слишком сильное потрясение меня охватило, и, торопливо попрощавшись, я вывалилась в коридор, где одновременно расплакалась и рассмеялась от облегчения.
Сколько бессонных ночей я провела, пытаясь придумать, как спасти Алиску от участи дожидаться моего освобождения в городском доме ребенка почти год!
Папы, которому я могла бы ее доверить, давно нет, в нашей квартире живут чужие люди, мачеха два года назад уехала куда-то к берегу Белого моря и наша с ней истончившаяся связь не позволяла рассчитывать на ее участие в Алискиной судьбе.
Про Осининых я думать не могла и страшно боялась, что они узнают о дочери Дениса, поэтому вариант с их помощью даже не рассматривала. Было отчего прийти в отчаяние, чем я и занималась каждый вечер после того, как укладывала дочь спать.
Но теперь, когда появился шанс выйти на свободу к Алисиному трехлетию, я вновь воспряла духом и до поздней ночи пыталась придумать, куда бы мне податься с ребенком после освобождения.