А заданий было много. Планировали их Козаров с Екимовым, поступали приказы на ту или иную операцию и с Большой земли, из Ленинградского штаба партизанского движения. Каждую ночь уходили куда-то группы. Разгромили козаровцы маслозаводы в деревнях Спицыно и Островцы, освободили наших военнопленных у песчаного карьера, взорвал эшелон с танками отчаянный Леня Богданов. Взорвал почти на том месте, где Петя Екимов пустил под откос состав со снарядами.
После подрыва эшелона с танками фашисты объявили Пуловский и ближние к нему районы особо опасной зоной. Они арестовали триста шестьдесят заложников и партиями стали их расстреливать. Расстреливали там, где были совершены партизанские диверсии, сгоняя к местам казни народ.
Заправлял этим кровавым делом Юксар. Приговоренных к смерти выстраивали возле покореженных, обгоревших вагонов, на краю воронки, у разрушенного партизанами здания, на Песчаной горке в Пулове, и Юксар произносил речь. Он отлично говорил по-русски, то и дело одергивал аккуратный офицерский френч. Речь его каждый раз была одинакова: немецкое командование гуманно к послушным и беспощадно к бандитам. За варварские, азиатские действия партизан отвечает все население. Надо сообщать о подозрительных старосте или в комендатуру. За это полагается награда.
Юксар рисовался. Офицерскую форму он надел недавно, и его прямо-таки распирало от счастья. Знал он, что и наблюдают за ним стоящие у машины Крегер и Норман. Это они подсказали ему содержание речи, надеясь, что кто-то из русских выйдет и назовет имена партизан. Если это сделает заложник, его отпустят домой. Если заявит человек из толпы согнанных, того ждет немедленная премия
Но толпа молчала. Люди жались друг к другу. Всхлипывали женщины. Перебирали босыми ногами мальчишки, искоса поглядывая на автоматы и каски солдат.
Молчали и заложники. Среди них были разные люди: колхозники, учителя, служащие, молодые и в годах, мужчины и женщины. Их арестовали по доносу полицаев и старост как неблагонадежных: был агитатором на ферме, депутатом сельсовета, состоял в комсомоле, часто на собраниях выступал, муж или сын служат в Красной Армии, высказывался против немцев, не уплатил положенного налога или просто не угодил старосте, волостному старшине Почти все они знали что-то о партизанах, но ни один и рта не раскрыл. Стояли молча, потупив голову, и казалось, ничем не выбить из них слова. Некоторые плакали, просили о помощи, но никто не выдал товарищей.
Один раз только, когда расстреливали группу заложников у разъезда Глушь, старик Смирнов из Залахтовья, бравший раньше на учет имущество кулаков и за это теперь попавший в число смертников, пожелал высказаться. Он так и сказал: «Желаю высказаться о партизанах», и, как школьник, поднял руку. Заметив его движение, Юксар с надеждой вскинул голову:
Выходи, дед, вперед и говори! Ты ведь не коммунист?
Нет, не коммунист, господин начальник.
Очень хорошо! Говори и получишь награду.
Я и бесплатно всю правду выложу
Старик еле держался на ногах. Он был в одном валенке, в разорванной нижней рубахе, белая борода его торчала острым клином. Опираясь на палку, он сделал волочащий шаг к Юксару, сказал:
На ухо желаю сообщить сведения, господин начальник.
Юксар усмехнулся, кинул взгляд в сторону Крегера и Нормана, подошел к деду.
Поближе, господин начальник Силов у меня нет на громкие слова
Перегнувшись в талии, Юксар склонил к старику голову, и дед, изловчившись, резко ударил его палкой. Это было так неожиданно, что растерянный командир карателей не нашел ничего лучшего, как искать в траве сбитые очки и фуражку. И пока он, близоруко щурясь, шарил под ногами, дед хрипло кричал:
Сынки! Родные! Передайте партизанам, пусть за кровь нашу!..
Сбоку, от броневика, полыхнул выстрел. Это стрелял Норман. Он взмахнул «вальтером», подавая команду солдатам, и два десятка автоматов тут же застрочили, слились в один рокочущий гул. Сраженные пулями, люди упали возле деревянной складской стены, застыли в разных позах. Все на секунду стихло. Только эхо, разбуженное торопливой стрельбой, еще катилось по густому ельнику да старик, булькая в горле кровью, пытался что-то сказать, полз по траве, вскидывая белую бороду, судорожно загребая валенком. Найдя свои очки, Юксар подскочил к деду, стал в упор стрелять в его костистую, узкую спину. Дед уже не шевелился, а он все стрелял и стрелял, морщась и нервно дергая рассеченной щекой
О расстреле на разъезде Глушь и о подвиге старика Смирнова рассказал Козарову Иван Петрович Воронин. Под видом полуслепого нищего ходил Воронин по деревням, собирал милостыню и необходимые разведданные. Вместе с толпой крестьян пригнали его полицаи в Глушь, где сгорело пять цистерн с горючим, и заставили смотреть на казнь. Вот там и увидел он, как погиб дед Смирнов из Залахтовья.
Я помню этого деда, после долгого молчания сказал Козаров, хорошо помню А насчет цистерн это точно?
Сам Юксар заявил. Но и без него известно, что пять. Двое суток река огненная текла.
Это не наша работа.
Догадываюсь, что не наша. Соседние отряды действуют. Весь район поднялся. Вон как раскочегарили кочегарку! За твою голову, Николай Васильевич, фашисты уже цену назначили.