Ну, лавровцы, держись!
Матвеев нахмурился, зашептал осуждающе в ухо своему соседу, кажется, старику Короткову, заместителю Шалыгина, бывшему председателю.
Ничего, успокаивал его Коротков. Колхозное собрание без смеха это прямо смешно. Вот раньше было так было
Начались выборы председателя. На новый срок снова предложили кандидатуру Шалыгина. Голосовали за него единогласно. Дружно и быстро взметнулся лес рук, тишина установилась в зале. Лицо у Шалыгина, как и перед докладом, сделалось багровым, даже полная шея покраснела. Он встал на край сцены, как конферансье, и вместо задуманного ответного слова, вместо принятых благодарностей за доверие произнес коротко:
Не подведу!
Ему опять долго хлопали, и я слышал, как в это время Нина Федоровна Капустина сказала Дарье:
Чего-чего, а уж коровок он любит
Потом стали вручать премии победителям в соревновании. И отдельным колхозникам, и целым коллективам. Тетеринские и Путятинские фермы получили пакеты с деньгами. Дарье Ивановне вручили вымпел и ценный подарок. Дарья заблудилась на сцене и никак не могла найти выход. Прижимая к красной своей кофте подарок, она еле выбралась из-за сложенного в гармошку занавеса.
Да что это, батюшки! ругалась Дарья. Понавешали материалу-то!
Зал проводил ее аплодисментами и веселым смехом. Получила вымпел с подарком и Школина Антонина. Лиде Болонкиной, дочери Дарьи Ивановны, вручили часы. А Нине Федоровне Капустиной присвоили почетное звание заслуженного колхозника. Зачитав решение правления и поздравляя ее, Шалыгин сказал:
За твои золотые руки, Нина! За твое доброе сердце!
Еще до собрания Матвеев просил Нину Федоровну выступить, и она не забыла это, встала к трибуне, но слезы напрочь затемнили ей глаза, а горло сдавило чем-то горячим. И она только поклонилась народу, землякам своим, и пошла на место под гром оваций
В перерыве перед концертом женщины принялись разворачивать и рассматривать подарки, ходили в фойе смотреться в зеркало.
Среди этой разноголосой толпы я заметил Сан Саныча Шалина.
Видали? спросил он как-то загадочно. Лидке часы, Дарье, понимаешь, подарок, а пастухам ничего! Где закон? Я вот скажу Шалыгину! Я им, понимаешь, попасу!
Дарья подошла к нему, что-то сказала резко и велела занимать место в передних рядах.
Концерт начался с традиционного хора. Потом эти же артисты, местные молодые учительницы, колхозники, прочитали стихи, исполнили песни. Подолгу не отпускали счетовода Валентину Уланову и восьмиклассницу Тоню Борушкову. Растрогала женщин песня «Подари мне платок». Проникновенным, теплым голосом как бы не пела, а доверительно рассказывала Валентина Уланова:
Нет, про Шурика, кажется
А «робята» не унимались. В самую точку попадала их сатира. Шалыгин аж заикался от смеха. Но и он настороже, был: «робята» и ему могли всыпать, и всем членам правления
Шумно разъезжались колхозники со своего собрания. Был уже поздний вечер. Фары высвечивали толпу, шоферы нетерпеливо сигналили, созывая своих. Машины трогались одна за другой. Они уходили в свои деревни, в свои бригады. Завтра новый день. Завтра всех ждет работа.
В середине недели я уезжал из Тетеринского. Шалыгин с Матвеевым проводили меня на улицу.
Был полдень. Тетеринские доярки спешили на дойку. В стороне ферм гудел трактор, волоча стожок сена. В стеклах его кабины играло яркое солнышко. Солнышко заливало все село. С высокой крыши, под которой мы стояли, падали крупные капли, источали рыхлый набухший снег.
Ранняя нынче капель, жмурясь от света, сказал Шалыгин. И снега много. Лето будет хлебным. А хлеб соберем все будет
Он задумчиво посмотрел влево, где между домами простиралось поле, чернеющее широкими штабелями торфа. Он, наверное, уже видел тот летний хлеб. И все, связанное с хлебом, видел.
ТАЙНА СТАРОЙ МЕЛЬНИЦЫ
«Милости прошу в Ямбург, погода у нас установилась прямо крымская, щука хватает на лету, и грибов вчера корзину принес»
Приехал я в поселок под вечер. Ночевал за сараем на копне сена. А рано утром мы с Николаем Васильевичем уже шагали на Ужинскую протоку и на реку Желчу, где и рыбы много, и раков, и места такие, что при виде их сами собой рождаются мысли: «Поставить бы вот тут домик да и жить себе»
На извилине Желчи, у дороги, мы увидели штабеля плетенных в виде короба ящиков. На каждом ящике бирочка с надписью «Аэропорт Арланда, Швеция». Переложенные мхом, шевелились в плетенках только что пойманные отборные раки. Отсюда их тоннами отправляют в Париж, Лондон, Стокгольм. Рядом со своим грузом, в тени грузовика отдыхала бригада раколовов, все здоровые, рослые, мужик к мужику. Завидя Николая Васильевича, они вскочили, как по команде, стали наперебой здороваться, просили отобедать с ними, посидеть. Было видно, что Козарова они не только уважают, но и побаиваются: Николай Васильевич, сдав года два назад дела председателя райисполкома, остался как бы нештатным «мэром». Он так же строг, так же, как и раньше, всегда занят работой: читает лекции, заседает в партийном бюро, в депутатской комиссии, охраняет леса и реки. Охрану природы несет он охотно и бдительно, привлекает к этому школьников, дружков своих пенсионеров, и подзазнавшиеся раколовы «мы валюту стране даем» несколько раз были застигнуты Козаровым за незаконным ловом рыбы и оштрафованы.