Эх, мать ты моя старуха! Сколько детей мы с тобой на этой кровати народили, а теперь я ее рублю, потому клопы в ней, и в новую жизню я ее тащить не намерен В огонь! И решето это в огонь! И квашню! Бабы хлеб теперь все одно не пекут!
Ты чего, Макар, расходился? спросил Столбунов.
Я, товарищ Столбунов, все похерю, старуху в городские хоромы отправлю, а сам шалаш тут воздвигну, потому как нет лучше нашего Притыкина.
Убежишь из шалаша-то. Киноспектакль захочешь и прочее.
Макар заметил Ольгу Ивановну, рысцой подбежал к ней, обнял за плечи:
Ольгунька, лапушка-раскрасавица, вот и гибнет наше Притыкино! Сколько годов С Иваном-то мы, бывало, с батькой-то твоим Эх, жизнь наша
В «Чистых-то прудах», Макар Егорыч, лучше будет.
Понимаю, Олюшка, а душа мечется
Из двух домов уже погрузили все вещи. Бульдозер поддел глиняную сараюшку, и та, обволакиваясь пылью, рухнула на лужайку. В Притыкине оставляли один дом, остальные ломали. Здесь будет летний лагерь для дойки коров, и дом пригодится для пастухов и доярок.
Поговорив со своими деревенскими, Ольга Ивановна пошла на то место, где был их дом. Две березки, обгорев, засохли, а остальные стояли. Целыми были и две черемухи, меж которыми отец, бывало, подвязывал веревки для качелей. А вокруг пепелища плотной стеной стояли цветы иван-чая
Там, где была кузница, Ольга Ивановна нашла в траве ржавую подкову и болт от телеги. Подкову она вытерла, завернула в носовой платок и убрала в сумочку. Ей было немножко грустно, хотелось плакать
Кончай, ребята! кричал Столбунов. Трогать пора!
В «Чистых прудах» машины встретил колхозный духовой оркестр. Народу сошлось много. И все стали помогать разгружаться, снимали с грузовиков неуклюжие комоды, старинные горки, дубовые скамейки.
А это еще зачем привезли? ставя на попа трехметровую скамью, смеялся парень в джинсах. Вот чудики!
Для кино пригодится! Кино снимать будут!
А я вот все пожег, похвалился Макар, вынимая из мешка двустволку.
Ты, дед, вообще сегодня что-то сознательный. В «Лесном покое», часом, не был?
Плевал я на ваш покой! Мы сами с усами!
Столбунов, выждав, когда шум несколько стих, сказал громко:
Ну, товарищи, вот вам ключи, вселяйтесь, располагайтесь!..
Оркестр опять грянул туш, и дед Макар, бросив кепку на землю, пустился вприсядку.
Ольга Ивановна предложила подвезти меня до сырзавода в Бакшейку. Но я отказался и пошел напрямую через поля. Подул ветерок, небо очистилось, и снова, как и вчера, встали в его синеве белые округлые облака. На месте озимых у леса уже чернела пашня.
Два трактора переворачивали стерню и за поскотиной, на том самом поле, куда водил меня Столбунов.
Вскоре зашумели и комбайны. Засновали, поднимая пыль, самосвалы с зерном, потянулись грузовики к станции, к элеватору.
Продолжалась страда. Шел хлеб нового урожая.
КАПЕЛЬ
Валентин Александрович, заскочи на минутку!
«Ну начинается, сердито подумал Шалыгин, минутку теперь на час растянет». Но Макаров и сам куда-то торопился и задержал ненадолго.
На той неделе гости к вам из «Родины» нагрянут, знаешь? В основном с Лавровской фермы.
Как на той неделе? Другой же был уговор о встрече? Отчетно-выборное собрание у нас по плану. Дел по горло. И доклад, понимаешь, еще конь не валял, углубиться в бумаги некогда
Да ты вроде и недоволен? улыбаясь, Макаров сдвинул на лоб очки, вплотную подошел к Шалыгину, взял его за воротник Сама «Родина» учиться к вам едет, к вашим дояркам, ко всем животноводам, специалистам. Учиться! В кои-то веки, а? Исторический момент! Я рад за вас! А с собранием управитесь. Это, знаешь, и неплохо, что подряд два события: и встреча гостей, и отчетно-выборное. Постарайтесь эти деньки, нажмите на удои, каждый литр молока учитывайте
Последних слов, Петрович, ты мог бы и не говорить
Извини. От должности это. Так и срываются с языка иной раз общие призывы. Ну, всего тебе, на собрании я у вас буду
Шалыгин отыскал во дворе свой «газик», привычно плюхнулся на сиденье, сказал шоферу:
Аллюром домой, Саша!
Машина миновала площадь, выскочила на окраину и покатила по широкому заснеженному большаку. В ветровое стекло, сбоку, било яркое солнышко. Шалыгин повернул голову, зажмурился, но и сквозь прикрытые веки проникал теплый ласковый свет: весна, капель. Он только теперь вспомнил, как утром мальчишки лыжными палками сбивали сосульки под окнами его дома, и пожалел, что пропустил такой миг, не услышал хрустального звона, прозевал, не заметил весну. «И все это спешка, дерганье, крутишься с утра до ночи». В другой бы раз он, возможно, и развил эту горькую мысль о нагрузках на человека, о нехватке времени, но сейчас это у него не получалось, потому что из сердца еще не улетучилась радость, сообщенная Макаровым. Да, он обрадовался, когда Александр Петрович сказал, что «Родина» приедет учиться в колхоз имени Карла Маркса, хотя и не показал вида. Он долго ждал этого дня. Пожалуй, все тринадцать лет своего председательствования в Тетеринском. А может быть, еще и в те годы, когда возглавлял колхоз «Труженик», который тоже граничит с «Родиной»
Лавровская «Родина» гремит с незапамятных времен. В самые тяжелые годы по всем показателям шла она впереди. Вел колхоз Василий Михайлович Батыгин, человек большого крестьянского таланта, смелый, по-мужицки хитроватый. Он на всю Россию прославился, получил Героя за свои огромные труды. Года три уже, как Батыгин на пенсии. Дела он передал Николаю Ивановичу Мутовкину, хватка у которого под стать батыгинской. Да и сам Василий Михайлович безвыездно живет в Лаврове, за колхозом следит пристально и ревниво, опыт свой в сундук не прячет.