От этого притворного меда в её голосе мне сделалось еще больше не по себе. Уже немного зная Аделаиду, я смекнул, что мать Лейлы в ярости, а такие бабёны в ярости, дело очень неприятное, а порой и опасное.
Справляться с женским гневом мне всегда было непросто, если с мужиками всё более-менее ясно дал люлей в случае чего и в ус не дуй, то с женщинами, с их истериками, вечно нет сладу. Поэтому лучше всего бежать от них до пришествия бури, после, будет уже поздно.
Валим, одними губами прошептал я.
Я опрометью бросился наутек. Фил понял меня правильно и увлек за собой Киру в другую сторону. Один тормознутый Томаш остался в лапах Аделаиды, но его было и не жалко.
Встретились мы с Филом у ворот из замка.
Что будем ждать этого тормоза? спросил я отпыхиваясь.
Надо бы, но лучше за воротами, откликнулся Фил.
Мы вышли за ворота под настороженные взгляды стражников и медленно побрели прочь по вымощенной дорожке, то и дело оглядываясь. Аделаида в погоню не бросилась, видимо решив, что это выше её достоинства. Вскоре нас нагнал Томаш.
Зачем вы убежали от миледи Аделаиды возмущенно спросил он.
А зачем ты остался? с усмешкой поинтересовался я. Синдром отличника отрабатываешь?
Так требуют приличия! с негодованием отрезал Томаш.
Иногда приличиями лучше пренебречь ради безопасности, пожал я плечами. Что тебе сказала твоя миледи?
Она сказала, пробурчал Томаш, передать вам, что, если еще раз вы вовлечете Лейлу в какую-нибудь сомнительную авантюру, она открутит вам обоим головы.
Ну то-то же! Что и требовалось доказать, мы вовремя улизнули, хохотнул я, на ходу, собирая подсохшие волосы в хвост.
Вы поступили недостойно, упрямо задрал нос Томаш. Так с дамами поступать просто бесчестно.
Я закатил глаза, понимая, что спорить с этим чудилой бесполезно, как говориться, горбатого только могила исправит. Таких, жизнь либо обламывает, либо они становятся примерными подкаблучниками.
Какое-то время шли молча. Сначала спустились на торговую площадь. Я купил у веснушчатой девчонки четыре запашистых пирожка с картошкой. Томаш с брезгливостью есть свой пирог отказался, поэтому я ухомячил два, Фил с Кирой тоже не стали выёживаться и поели.
Площадь закончилась, и плавно перелилась в переулок дорогих лавок с красивыми яркими вывесками и оформленными витринами. Эти магазинчики предназначались для элиты. Здесь чинно гуляли расфуфыренные дамы под руку с не менее расфуфыренными господами.
Попались на глаза нам и несколько
стражников. От их нежелательного внимания нас уберег только шагающий рядом Томаш, который, по их мнению, выглядел прилично, в отличие от его грязных слуг и странной девицы то есть от нас.
Если вам нужна одежда, я могу показать вам лавку хорошего портного. Здесь недалеко. Я сам заказывал у него несколько нарядов, не очень приветливо заявил Томаш, будто делая нам одолжение.
Мы с Филом покосились на его панталоны и одномоментно прыснули.
Спасибо, Томаш, отсмеявшись, всё же поблагодарил я. Но желай я выглядеть как ты, у меня не было бы нужды идти к портному, весь шкаф забит панталонами и колготками.
Это, между прочим, последний писк этого сезона! возмутился Томаш.
Я хотел было ответить на его писк, но Фил меня опередил.
Мы пришли, сказал Фил, кивнув на бедную лавочку с выцветшей вывеской и заколоченным окном, спрятанную в самом конце улицы.
Мы подошли к дверям. На ручке висела табличка, на которой вместо надписи «открыто» было выведено: «Или купи, или вали!». Я удивленно приподнял бровь.
Зачастую сюда приходят, чтобы поглазеть на женщину-портниху, смущено пояснил Фил. Вот она и предупреждает
Да, помнится, ребята рассказывали, что ходили сюда, чтобы взглянуть на хозяйку, и зашли на свою голову баба она лютая, одному рассекла бровь! поделился Томаш. Зачем нам сюда?
Тут в лавке раздался чудовищный грохот. Затем взвыл мужик.
Ах, ты хряк свиномордый! Я тебе сейчас харю в лепешку скомкаю! Пень трухлявый!
Вся эта брань выговаривалась приятным женским голосом, от чего возникал такой режущий дискомфорт и неловкость, что входить расхотелось от слова совсем. Но вместе с тем, сделалось очень любопытно, что же там такое творилось.
Феона, успокойся! Брось утюги! умолял испуганный мужской голос.
Сам выпросил, репоголовый индюк!
Опять раздался грохот, мужик жалобно взвыл. Логично было бы по-тихому свинтить и поискать магазинчик поспокойнее, но похоже, за дверью, кого-то требовалось спасать. И хотя это была явно не дама, попавшая в беду, мимо пройти мы не могли.
Мы, как можно тише, вошли внутрь. В лавке всё было перевернуто вверх дном. Возле прилавка стояла миниатюрная, красивая женщина, в шикарном платье, с одним утюгом в руке. Другой утюг валялся рядом с сидящим на полу мужиком богатырского сложения. Крылья носа у женщины яростно подрагивали, воздух из ноздрей вырывался с угрожающим шипением. Глаза поблескивали, щеки раскраснелись.
Что ты творишь, женщина? пробормотал мужик, держась за плечо, куда видимо пришелся удар утюга. Ты ж убьешь меня ни за что не про что!
Повод у меня имеется, поганец! не проявила сочувствия портниха. Ты подсунул мне ткань с личинками! Фурункул злосчастный!