Я поселю его у себя дома. Место есть. А он согласится переехать из своего пустого особняка. Буду приглядывать за ним по мере эксперимента.
Проекта, поправил его Джаспер, выходя из кабинета.
Да согласился Рэтхэм, отмечая себе непозволительную оговорку.
Несколько дней спустя.
Очнулся Вайон в лазарете. Белые стены, белый потолок, узкая кушетка со множеством подключённых проводов, белый свет сверху, белая униформа доктора, сидящего рядом. И первая мысль: «Я провалил слияние». Но стоило хоть немного напрячь волю, чтобы что-то сказать, как голову разорвала боль, а в глазах снова потемнело.
Предупреждая ваш вопрос, юноша, послышался знакомый голос доктора, нет, вы не провалили контакт. Просто мы, согласно полученным данным, слегка модифицируем систему и обработку данных. Тогда станет намного легче работать и привыкать к новому телу. И простите Сайрез кашлянул в кулак. Моя вина, что я не предупредил вас о возможных последствиях.
Вайон слабо шевельнул рукой, отмахиваясь. Сознание постепенно склеивалось в кучу, и голова болела уже не так сильно. Но началась
тошнота.
Сколько я
Три дня.
Парень охнул и попытался хлопнуть себя ладонью по лбу. Получилось плохо, ослабленная рука едва поднялась и рухнула обратно. О том, чтобы встать и куда-то пойти не шло даже и речи.
У нас вся команда проекта каждый час интересуется вашим состоянием, добавил доктор. Даже Пректон спрашивал у Джаспера, когда вы снова вернетесь в строй.
Пректон мне снился, выдавил из себя Вайон.
Воспоминания то касались разума, то норовили ускользнуть, как после долгой спячки. Какие-то обрывки кадров казались полным бредом, и сознание старательно убирало их из зоны важности.
В каком смысле? дрогнул в настороженности голос Сайреза.
Вайон ответил, не особо соображая, лишь бы сейчас отмахнуться от тех дурацких картин.
Что он засел в моей голове, а меня усыпило надолго.
Доктор откинулся в своем кресле, и парень не видел, как тот нервно затеребил усы. Вайон закрыл глаза, чтобы яркая белизна не раздражала. Сейчас бы, наоборот, в сумрак и без тошнотворно стерильных запахов.
Вы это прекращайте бредить и поправляйтесь, заговорил вскоре доктор. Нам обещали на этой неделе подобрать и прислать в команду научников для экспедиции. Вам надо приходить в себя. Будем вместе встречать ребят, знакомиться.
Много сложных и незначимых слов сыпалось в голову Вайону, и большую часть он пропустил мимо. Какие там научники? Что за встречаться? Куда встречаться Парень спросил первое, что пришло в голову:
А вы?
Что я? отозвался Рэтхэм.
Действительно. А что он? Вайон мучительно вспомнил, что он только что хотел спросить.
Когда вы будете готовиться к проекту?
Вопрос слетел почти автоматически, без подвоха и каких-то сложных размышлений и подтекста. Просто Вайон вспомнил имплант Джаспера. Вспомнил стремление доктора к вечности в машине. Когда-то ведь наступит их очередь. Они-то делают все под себя.
Когда будут готовы наши машины, тогда и мы начнем проходить контакт, ответил Сайрез добродушно. Пока все только в разработках. А вам, юноша, необходимо будет сейчас встать и поесть.
Вставать Вайону не хотелось, но вот с наличием голода он согласился. Сам подняться он был пока не в состоянии, правда, доктор предостерег его от таких попыток и ограничился поднятием половины медицинской кушетки. Вскоре в палату пришла медсестра с едой на подносе.
И хотя медиков обычно стыдится не принято, Вайону все равно было неловко. За слабость, за дрожащие руки. Особенно за то, что из-за всего этого медсестре пришлось его самостоятельно накормить. Никогда раньше парень не попадал в клинику настолько беспомощным, и ситуация вызывала у него абсолютный дискомфорт.
«Скорее бы оклематься», думал Вайон перед повторным погружением в сон, когда силы снова закончились.
***
Сайрез еще некоторое время вглядывался из-за непроницаемого стекла палаты в лицо уснувшего мальчишки. Растрёпанные пшеничные волосы казались темнее, чем есть из-за бледности, левая рука судорожно сжимала край простыни. С такой разницей лет Вайон годился ему уже во внуки. Но доктор не знал, каково это иметь собственных. Он даже и детей на свой век нажить не успел. Сперва было некогда из-за научных работ. Потом стало не до женщин в армии. Затем несколько вооруженных конфликтов на родине и работа над биологическим оружием забрали последние годы молодости. А дальше все женщины начинали в нем видеть только научные степени, погоны и окно в элиту.
О том, что сам он был излишне требователен к женщинам, Рэтхэм не сознавался даже себе. Вместо этого он предпочитал считать, что его выбор в сторону исследований и пользы обществу гораздо ценнее, чем время, отданное в семью.
В итоге получилось, что осознать всю, так называемую, «ценность» семьи и собственных детей Рэтхэму было не суждено. Молодые люди вызывали у него только воспоминания о собственных наивных годах. Юношеский максимализм и бездарное прожигание времени у подростков попросту раздражало. А всеми навязываемый пиетет к детям Сайрез попросту не понимал. Особенно, если в этих подрастающих индивидуумах, кому суждено заменить их поколение, нет ничего ценного.