«Как ты сумел сдержать Dob anem shadi? Как заставил чёрную тень молчать?».
Прости, что? отчего-то непривычно серьёзный и напряжённый тон Винбарра заставляет Константина переспросить, вместо того чтобы привычно отмахнуться от его слов.
«Чёрная тень подпустила её. Чёрная тень не смогла удержать тебя под собой, выпустила наружу. Не попыталась причинить вред той, кто уже однажды принёс смерть.
Что в ней такого?».
Ты не поймёшь, Константин досадливо поджимает губы.
Осознавать, что Винбарр продолжает быть посторонним наблюдателем даже в самые личные моменты, до дрожи неприятно.
«А в тебе?».
Что? Надеешься отыскать нечто, чего по досадному недоразумению ещё не успел оскорбить?
«Катасах смотрел в тебя, самозванец. И видел что-то, чего в тебе не оказалось. Так я думал».
Что-то изменилось? Константин фыркает. Неужели?
«Я вижу, как и она смотрит в тебя. Дитя Тир-Фради, оторванное от своих коней, не принявшее их, не пожелавшее воссоединиться со своей землёй. Смертная женщина, сумевшая убить Верховного Хранителя . Откуда в ней такая сила? Почему в её руках оказалась божественная воля, позволившая ей убить меня и положить начало всем бедам, обрушившимся на Тир-Фради? Ради чего?» Винбарр непривычно, почти пугающе многословен.
Тревожно скрежещет по хребту невидимая ржавая цепь.
Ты спрашиваешь меня ? недоверчиво хмыкает Константин.
«Себя я спросил уже сотни раз. Тысячи. Времени было достаточно, Константин почти наяву видит звучащую в его голосе мрачную усмешку. Так ответь: зачем спасать твою никчёмную жизнь ценой всего ? Что в тебе этого стоит?».
Константин лишь беспечно улыбается.
Меня больше не нужно спасать.
«Или нужно сильнее, чем когда-либо. Раз даже смерть ничему тебя не научила, глупец».
А тебя научила?
Винбарр не отвечает. Но Константин и не ждёт ответа.
Когда восторг в сердце немного утихает, мысли его возвращаются к смерти отца. Малихор. Это могло бы быть совпадением. Весьма ироничным, надо признать. Могло бы быть. Вот только не было. Кто-то явно возжелал избавиться от дОрсе: от князя в Серене, от его прямого наследника и племянницы здесь, на Тир-Фради. Выходит, лишь Анна, на которую не подействовала отрава, смешала заговорщикам все планы. Выходит, она всё ещё в опасности, Серена будет искать иные способы избавиться от неугодного регента. Выходит, здесь, на острове, Константин обрубил лишь ядовитые побеги. Выжигать же гнилые корни ещё предстоит на самом континенте.
Анна, драгоценная Анна, своим прибытием она не нарушила его планов. Просто сделала его счастливым гораздо раньше, чем он смел надеяться. Теперь он придёт на континент не один, теперь они вернутся туда вместе, после того как Константин поделится с ней силой силой уже больше никого и ничего не бояться.
Они вернутся новыми богами. Богами всего мира. Их мира.
4. Чёрная тень
Конечно, Константин не ждёт, что Анна вернётся на следующий же день. Или в ближайшие дни. Или неделю? Две?!
Какая глупая, какая бесполезная ложь.
Он ждёт. Ждёт её каждый день, каждую минуту.
Она не возвращается так долго, что белые цветы в его волосах успевают облететь россыпью невесомых лепестков.
Она не возвращается так долго, что Константин делает то, чего обещал себе не делать. Много раз обещал. Он ищет её. Весь остров тянется нитями к его сердцу, и если бы с ней что-то случилось он сразу же узнал бы, почувствовал.
Константин обещал себе не следить за ней. Константин не может сдержать этого обещания.
Ленты связей едва ощутимо вибрируют на его пальцах, ищут её дыхание в ветре, ищут прикосновение высокой травы к её ладоням, ищут шорох случайного листа в её волосах, читают вкус её губ с закушенной былинки. Ответ приходит неожиданно быстро и близко: из деревни племени Длинных Теней, из сердца Фрасонегада.
Леволан размыкает полупрозрачное третье веко, поднимает голову, бездумно моргает, щурится, привыкая к скудному освещению. Теперь Константин действует куда аккуратнее, чем тогда, в той другой первой жизни. Он не врывается, он не калечит разум. Лишь тянет за нужные нити. После того, как остров начинает поглощать
смерть, после того как у него остаётся втрое меньше глаз и ушей он не может позволить себе слишком беспечно распоряжаться тем, что осталось.
Тир-Фради умирает, on ol menawi . У него никого, кроме нас, не осталось.
Леволан лениво ведёт клыкастой мордой из стороны в сторону, раздувает узкие ноздри, улавливая знакомый запах. Взгляд вытянутых зрачков скользит по расчерченным тенями стенам просторной хижины, по обманчиво хрупкой фигуре болотной ведьмы Мев, сидящей на циновке в центре. Неужели она держит эту зверюгу прямо в своём доме?.. Взгляд скользит дальше, выцепляя из полумрака напряжённо выпрямленную спину, руки, сцепленные в замок на коленях: Анна сидит на циновке напротив Мев, слушая её с сосредоточенным вниманием.
Дети Тир-Фради учатся жить в умирающем мире, продолжает Мев. Но посмотри, посмотри на это, она наклоняется в сторону Анны и демонстрирует маленькие древесные рожки, покрытые мелкими цветами.