Почему я это так уверенно говорю?
Потому, что не раз, спрятавшись на березе в листве, наблюдал чижей во время еды. Ухватившись лапками за ветку, чиж увлеченно работает клювом, зарываясь в семечки, как в пену, по самые глаза. Неожиданно взлетев с дерева (а тому бывают разные причины), он не успевает почистить клюв, и семечки, смоченные слюной и прилипшие к клюву, начинают слетать уже в полете. Одни отцепляются сразу, другие позже, но те, которые застревают у самого основания клюва, держатся долго и могут упасть в нескольких километрах от места взлета.
И где упадет семечко, там вырастет березка.
Где ночуют вороны
Был конец августа, около пяти часов вечера. Солнце, склоняясь к западу, освещало рощу высоких берез. У их вершин, чернея сквозь зелень листвы, виднелись шапки грачиных гнезд. Они, конечно, давно были пусты, но грачиный галдеж стоял над рощей такой же, как и весной. А может, громче. Да, да, именно громче!
Я пригляделся к березам. Там, на верхних ветках, сидело много грачей и они каркали но не все по-грачиному.
Еще пристальнее я вгляделся в птиц и заметил у некоторых серое оперение. Ну, конечно, среди грачей сидят вороны и тоже орут.
Что означал этот грачино-вороний крик? Трудно сказать.
Скорее всего, это было выражение радости жизни, ведь на деревьях сидела почти одна молодь.
Я стал прислушиваться к птичьему хору, в котором как подголоски пели галки.
Ах, вот как! И галки тоже готовятся к ночлегу на этих же березах!
Странно, очень странно! Березы стоят возле железнодорожной станции, грохочут под их ветками поезда, снует по перрону народ, но птиц ничто не пугает. Новые подлетают и опускаются сверху на деревья, рассаживаются на ветки и присоединяются к общему хору.
Я дождался на станции полной темноты. Грачи, вороны и галки никуда не улетели. Постепенно стихли их голоса.
Заснули птицы.
Так вот они где ночуют!
Чиж
розовый шар. Лучи его золотили на соседней пустующей усадьбе листву трех высоких берез, нескольких рябин и одинокую сломленную черемуху, уткнувшуюся вершиной в землю.
В это утро высохшие ветки черемухи были заняты множеством маленьких птичек. Я пригляделся к ним, это оказались чижи.
Зачем они собрались?
Чижи кричали всей стаей и при этом беспрерывно сновали в разных направлениях по веткам так, что было даже трудно за ними уследить. Мне показалось, что птицы исполняют какие-то танцы, в которых сквозила первобытная радость бытия.
Я внимательно смотрел на этот птичий праздник и, кажется, понимал чижей. Ведь только что была темная ночь, и они спали где-то высоко на ветках деревьев, дрожа от ночной прохлады и крика совы, и вот теперь все страхи улетучились солнце обогрело их!
И как тут не обрадоваться, не выразить свои чувства энергичным громким криком! У старых чижей это выходило в виде мелодичных трелей, у чижих и молоди более примитивно: «ча-ча», «фиу-фиу».
Праздник солнца! Я видел его у чижей впервые. И длился он, к сожалению, всего минут пятнадцать.. Почти разом птицы умолкли. Затем один из чижей перепорхнул с черемухи на рябину, а с рябины на березу. За ним потянулись и остальные.
Вскоре вся стая спряталась в ветках березы и затихла. И можно было подумать, что чижи улетели совсем. На самом деле у них начался завтрак.
Я подошел к березе, стал под нее и сразу в этом убедился. На меня сверху сыпалась шелуха от расклеванных сережек.
Я повернулся, чтобы уйти, но успел сделать всего несколько шагов от дерева, как надо мной быстро пролетела какая-то хищная птица. Что там, вверху, в ветках произошло, я не знаю, но только чижи с криком опасности бросились с дерева врассыпную. А справа от меня, скользнув по листве, упала в густую траву маленькая птичка.
Я шагнул и увидел на стеблях растений раскинувшего крылья серенького чижонка. Он удержался на крыльях и поэтому не ударился о землю.
Я быстро взял чижика в руки и держал его на раскрытой ладони, но птичка даже не трепыхнулась, хотя глаза у нее были открыты и живо глядели на меня. «Вероятно, не оправилась от падения», подумал я и пошел с чижом в избу.
Я положил птичку на подоконник, и минут пять она лежала без движения, а затем повернулась и встала на лапки.
Я вновь сходил к березе, нарвал сережек и положил возле птички. И чижик вдруг клюнул сережку раз, другой.
Как я был обрадован, ведь есть надежда, что он будет жив!
И все же чижик неделю (пока я строил клетку) вел себя на подоконнике довольно странно: мало двигался, а когда я подходил, он не испытывал никакой боязни. Казалось, он находился в каком-то оцепенении.
Вскоре подошло время ехать в город, и я решил взять чижика с собой. К тому времени он очень много стал есть, я успевал ему только подсыпать сережки в клетку, а чижик без конца шелушил их.
В городе у меня нашлась большая клетка, и чижик был переселен в эту новую квартиру. Вскоре я угощал его конопляными семенами, тертой морковью и булкой.
Птичка сразу разобралась, что вкуснее, и с большим аппетитом стала клевать этот новый для нее корм.
Дверцу у клетки я не закрывал, и оживившийся чижик иногда выскакивал на подоконник, но быстро возвращался назад, словно в испуге. Однажды он решился все же подольше побыть на свободе и хотел взлететь на клетку, но крылья ему не повиновались.