Откуда-то с севера чиркнули огнеными хвостами две ракеты, но обе с перелетом. Танки вертелись на дороге стреляя из пушек и пулеметов. Один
из них поставил дымовую завесу. Мы тоже выстрелили несколько дымовых гранат. Перед тем, как все накрыл густой белый туман, очередная ракета врезалась в землю в нескольких метрах от «Накпадона», застучав осколками по броне.
Саперы потребовали дополнительное время, у них что-то не ладилось.
Больше никогда в жизни мне не довелось слышать, чтобы кто-то ругался так, как тогда наш подполковник. К сожалению, на самом интересном месте, там где мать инженерных войск склонялась на все лады, он спохватился и отпустил кнопку трансляции.
Ветер начал сносить дым, ожидание становилось невыносимым. Наконец саперы предупредили, что сейчас будет взрыв. Через несколько минут над базой полыхнуло зарево страшный грохот расколол ночь. Взрывной волной БТР толкнуло вперед. С неба посыпались куски бетона.
Машины саперов пронеслись мимо и мы двинулись следом. Стрельба вокруг затихала. Я глядел сквозь триплекс на зарево и прощался с муцавом, таким он навсегда остался в моей памяти: темный холм, с объятой пламенем верхушкой.
Когда проезжали сожженные машины террористов, замыкающий бронетранспортер остановился, из него выскочил Эрез. Он подобрал что-то с обочины, сунул под разгрузку, и запрыгнул обратно на броню. БТР, рыкнув двигателем, рванул за нами.
Дорога домой запомнилась, как сумасшедшая ночная гонка, в темноте мелькали черно-зеленые силуэты, строчки трассеров летели во всех направлениях, несколько раз впереди стрелял танк. Сверху вертушки, прикрывая нас, лупили на вспышки выстрелов ракетами. Всю дорогу водила, толстый прапорщик Дов, приехавший в Израиль в семидесятые годы из Молдавии, крыл в шлемофон отборнейшим русским матом всех и вся. Каждую секунду мы ждали взрыва под днищем или попадания РПГ в борт, но все обошлось. В какой-то момент вертолеты отвалили; впереди показался, расцвеченный прожекторами, электронный забор границы, распахнутые ворота. Дов высунул башку из люка и пропел в наушники сорванным голосом: «Просто нужно очень верить этим синим маякам, и тогда желанный берег из тумана выйдет сам».
Мы выползли на броню, кто-то на переднем бронетранспортере начал махать израильским флагом. Габассо тоже выудил откуда-то крохотный флажок и и замахал им.
За воротами толпились люди: солдаты, телевидение, корреспонденты. Колонна свернула на проселок и остановилась. Офицеры ушли на совещание к головной машине. Дов грузно выбрался на броню и трясущимися руками попытался прикурить, роняя сигареты и ломая спички. Зорик сунул ему зажженную сигарету. «Ну, спасибо, дядь Миша, сказал он, довез!». Дов только молча курил, глубоко затягиваясь.
«Крайний» танк, ворота можно закрывать
Войска все время прибывали, в ворота вкатывались новые танки и бронетехника. Через полчаса ротный приказал двигаться за его машиной. Проехав несколько километров на восток, вдоль границы, мы наконец-то остановились на обочине шоссе, вдоль земляного вала, закрывавшего от нас забор и дорогу, которую патрулировали пограничники. Начинался рассвет. Осмотревшись, мы увидели впереди, в ста метрах от нас находится КПП. По ту сторону границы тянулась длиннющая очередь людей, это были солдаты армии Южного Ливана и их семьи. Вдоль дороги на той стороне виднелся уходяший за поворот ряд брошенных ими машин. Эти люди были нашими боевыми товарищами. А теперь они давились в очереди, прижимая к себе детей и опасливо оглядываясь. Это было тяжелое зрелище.
Через какое-то время с той стороны началась стрельба, толпа повалилась на землю, мы тоже на всякий случай залегли. Стреляли из «калашникова» по КПП, наши в несколько стволов отвечали, визжали женщины, резал уши детский плач, наконец, со стороны КПП ударил хлесткий, как удар плетки, выстрел из снайперской винтовки и все стихло. Народ поднимался с земли отряхиваясь. Мне происходящее напоминало фильмы про гетто и концлагеря второй мировой. У Габассо стояли слезы в глазах. «Как же так? спросил они, Это ведь наши» Сзади окликнул командир роты и мы вернулись к «коробочкам». Там уже вовсю шла раздача завтрака: низенький толстый прапор стоял в кузове «интера», кидая бойцам упаковки с бутербродами и пакетиками какао.
Перекусив, мы снова пошли в сторону КПП и уселись в кустах, на насыпи. Очередь понемногу уменьшалась, но у ворот по-прежнему была страшная давка. Солнце уже пекло во всю, солдаты бросали беженцам через забор бутылки с водой. На нашей стороне цадальников грузили в автобусы и сразу увозили. Брошенные автомобили грабили мародеры, даже не прячась, несколько машин уже горели. На душе было препоганейшее ощущение, но что мы могли изменить? Откуда-то притащились журналюги с камерами и фотоаппаратами, один с надписью СNN на спине говорил в камеру, показывая рукой на забор. Наконец вся очередь вдавилась на нашу сторону. С ливанской стороны к забору подтягивался народ, подошли несколько человек с оружием. С нашей стороны появились женщины и несколько парней в футболках с эмблемами организации «арбаа имаот» («четыре матери» пацифистская организация, образованная четырьмя женщинами, потерявшими сыновей в Южном Ливане. На протяжении всей войны требовали вывести войска). Они попытались раздавать булки и какао солдатам с КПП, но те встретили их прохладно и в разговоры не вступали. Нас эти «активисты», слава богу, не заметили. Поняв, что с солдатами им не светит, они направились к забору. На той стороне уже собралось человек сто, некоторые с оружием, многие размахивали желтыми флагами Хизбаллы. Поравнявшись с толпой, «активисты» развернули какие-то транспаранты и начали орать: «Peace! The war is over! It will be peaсe now! Wеll be friends!»(Мир! Война закончена! Будет мир теперь! Мы сможем стать друзьями, англ.) и прочую чушь.