Мы на боевом пути, вдруг слышу голос Ивана: «Люки!», вижу, как распахиваются створки бомболюков у самолетов бабуровского звена все это делается одновременно, мгновенно я ставлю тумблер управления бомболюками в положение «открыто», рукоятку механизма «взрыв-невзрыв» в положение «взрыв». Наша «пятерка» вздрогнула, как автомашина, колеса которой на полном ходу наскочили на незамеченную шофером неровность дороги. Это следствие аэродинамического удара, вызванного добавочным лобовым сопротивлением самолета воздушному потоку, возникшим при раскрытии бомболюков. Скорость-то около шестисот километров в час!.. Взглянув направо, я с удивлением замечаю, что правая ведомая машина звена Бабурова игонинская «одиннадцатая», непонятно почему, начинает отставать от общего строя первого звена и как бы двигаться в обратном направлении по отношению к остальным самолетам девятки, пристраиваясь в левый пеленг к самолету Семенова четвертым самолетом в правом ведомом звене. Ба! Да это Иван Дубских вместо открытия бомболюков выпустил шасси! Тумблеры управления шасси и бомболюками расположены рядом вот Иван в волнении их и перепутал. Пока он исправлял свою ошибку, прошли какие-то доли секунды, а «одиннадцатая» метров на сто отстала от своего звена и очутилась на одной линии с ведомыми самолетов ведомых звеньев. Вот что значит возросший скачок за счет выпуска шасси лобового сопротивления самолета! «Одиннадцатая» на свое место уже встать не сможет исчерпан запас скорости.
Пристально смотрю в прицел. Цель «идет» нормально строго по курсовой черте его оптики. И угол прицеливания его автоматика отработала тот же, что и расчетный; значит, мои предварительные расчеты выполнены правильно. За несколько мгновений до сбрасывания все внимание самолету Бабурова.
И вот, опять одновременно, слышу голос Ивана: «Бомбы!», вижу, как пошли вниз бомбы, сброшенные Михой Яниным с самолета ведущего девятки и нажимаю
кнопку сброса бомб. Что бомбы сброшены ощущается сразу: самолет резко подбрасывается вверх. Как-никак, а его вес уменьшился почти на двадцать процентов, равновесие между силой тяжести и подъемной силой самолета, существующее в горизонтальном полете, тоже резко изменилось в пользу подъемной силы, вот она-то и подбросила нашу «пятерку» вверх. Ощущение привычное.
Да-а, на боевом пути нервное и физическое напряжение экипажа достигает высочайшего накала. Тут все решают мгновения. И целеустремленные, осмысленные, предельно четкие действия каждого его члена.
Но почему-то странные и ненужные вроде мысли как будто ты сам себя наблюдаешь со стороны посещают тебя в эти мгновения. Ну, зачем, скажем, мне думать об аэродинамических ударах или неравновесии силы тяжести и подъемной силы, когда надо было думать только о том, как лучше выполнить боевое задание? Зачем было думать об ошибке Ивана Дубских, выискивать ее причину, когда требовалось только прицеливаться и сбрасывать бомбы?
А вот сейчас, когда после сброса бомб, развернув прицел на 180° и убедившись, что ни одна бомба не зависла, все они сброшены на «взрыв», а затем, переместив индекс углов визирования прицела на величину угла отставания бомб и держа большой палец правой руки на кнопке пуска аэрофотоаппарата я, уткнувшись в оптику прицела и с понятным нетерпением ожидая взрыва бомб, почему-то подумал: «Наверно, моя Машенька, дружил я тогда с симпатичной девушкой-связисткой из подразделения связи дивизии, будущей спутницей всей моей жизни, сидит у радиостанции и тоже с понятным нетерпением ожидает кодового радиосигнала флагманского радиста нашей группы о выполнении задания»
Наконец-то мощные взрывы наших бомб. Точно по цели. Выполняю фотоконтроль, закрываю бомболюки теперь можно и противозенитный маневр выполнять. Но В это время наша «пятерка» вздрагивает, как от сильного удара. Небо вокруг нас внезапно наполнилось зловещими клубами серо-грязного дыма, которые росли, вздувались, лопались ослепительными вспышками впереди и справа эскадрилья попала в облако разрывов зенитного залпа противника, потом в нашей девятке что-то произошло. Что я сначала не понял. В памяти запечатлелось: сплошная завеса дыма, а сквозь нее яркая вспышка и клубящийся дымный султан, вознесшийся посредине и чуть сзади самолетов Бабурова и Первушина, беспорядочно метнувшиеся вправо самолеты звена Зинакова, оставшийся в одиночестве самолет Игонина
И опять в этот момент в голове возникло совершенно вроде бы и не к месту, и не ко времени чересчур рассудительное сравнение: а ведь наша эскадрилья, если смотреть снизу, в плане равносторонний треугольник, в углах которого расположены самолеты ведущих Бабурова, Зинакова, Жукова. Разрывы обрушившегося на эскадрилью зенитного залпа пришлись по вершине этого треугольника и левее самолета Бабурова. Поэтому осколки зенитных снарядов могли только задеть наше звено, а вот игонинская «одиннадцатая» оказаться вне поражения смогла лишь по «счастливой» ошибке Ивана Дубских, она же сзади оказалась
Спустя мгновение и в самом деле получается, что весь боевой путь из мгновений складывается мы «выскочили» из дымного облака и перед нами предстала удручающая картина: впереди и справа прямо на наших глазах разваливался, как карточный домик в замедленной киносъемке, бабуровский самолет. Сначала как-то исподволь, как бы короткими рывками, отвалилась левая плоскость. Самолет стал медленно, а затем все быстрее и быстрее вращаться по неимоверно-чудовищной спирали, распадаясь на все более и более мелкие части Из самолета Первушина, к которому, после того как обрушились вниз обломки самолета Бабурова, устремилась игонинская «одиннадцатая», вдруг вырвался длинный язык пламени, стало видно, как один за другим отделяются от объятого огнем самолета маленькие, на фоне огромного голубого неба, фигурки его экипажа раз два три Четвертая фигурка буквально вырвалась из пылающего, перешедшего в крутое пике уже и не самолета, а огненного факела, оставляющего за собой длинный хвост огня и черного дыма Резко под нас ушла игонинская «одиннадцатая»