Надо бы наказать вас за нарушение формы одежды, но, видите, какую лестную характеристику вам ваше начальство дает. Ладно, идите, полковой врач без звания Чхиквадзе, продолжайте делать свое дело так, как его и раньше делали, но чтобы никто вас больше в таком виде не видел.
После этого Чхиквадзе не ходил без погон. А через месяц-два наверное, разговор с генералом оказался не напрасным он с гордостью носил на своих плечах узкие погоны с серебристыми звездочками майора медицинской службы.
Своеобразным и интересным человеком был Чхиквадзе. Знал, кто какой болезни подвержен. Еженедельно проводил медицинский осмотр летного состава, хотя все мы были молоды и здоровы. Лично выборочно участвовал в осмотрах «на форму 20». Если выявлялась цель осмотра искомое насекомое вошь, внимательно, через лупу, ее рассматривал и, как правило, безапелляционно заявлял: «Это гражданская!», затем, предав вселюдному сожжению рассматриваемый «объект», без лишних разговоров отправлял на санобработку одежду, постель и того, у кого «объект» был обнаружен. Поименно знал почти каждого человека в полку, особенно из числа летчиков и штурманов, на состояние здоровья которых он обращал особое внимание. Поэтому когда, например, в приемные часы к помещению, в котором располагалась полковая санчасть, собирались желающие получить медицинскую помощь и среди них находились летчики и штурманы, он, всегда в белоснежном халате и такой же белоснежной аккуратной врачебной шапочке на голове, заметив их, махал рукой и приглашал громким гортанным голосом южного человека:
Эй, Иван, Саня, заходы!
Фамилий он не признавал.
Нашим полковым врачом все были довольны. И начальство: положенные профилактические санитарные мероприятия организовывались и проводились им скрупулезно точно, опасных заболеваний в полку не было. И все остальные: знали в любом случае Чхиквадзе придет на помощь, даст хороший совет, постарается как можно скорее избавить человека от недуга.
А над его кавказским темпераментом, своеобразными оборотами речи, грузинским акцентом мы все необидно и незаметно для него беззлобно посмеивались.
Очевидцы вспоминали трагикомический эпизод, в котором, как в зеркале, отразилось дружески-ироническое отношение однополчан к Чхиквадзе.
Дело было ранней весной 1943 года, на полевом аэродроме под железнодорожной станцией Усмань, недалеко от Воронежа. Тогда наш полк наносил ночные бомбовые удары одиночными самолетами по аэродромам, расположенным на Брянщине, Орловщине и востоке Украины, где немецко-фашистское командование сосредоточивало мощную авиационную группировку, предназначенную для поддержки своих войск в планируемой на лето 1943 года «решительной» наступательной операции «Цитадель». В свою очередь, и
фашистские бомбардировщики противником к воздушным боям привлекались отборные авиационные части, такие, как эскадра «Мельдерс», легион «Кондор», авиационные группы, переброшенные с аэродромной сети Германии, Франции, Норвегии, не оставляли нас в покое. Тем более что аэродром, на котором проводятся ночные полеты, полностью замаскировать невозможно: свет прожекторов и посадочных огней, включенные посадочные фары и ожерелья огоньков выхлопных патрубков самолетов Ил-4, заходящих на посадку или взлетающих все это нельзя было скрыть, все это хорошо просматривалось в темноте весенних ночей.
Правда, наше командование принимало всевозможные меры по маскировке аэродромной сети и дезинформации противника: световое оборудование ночных аэродромов включалось кратковременно и только тогда, когда необходимо было обеспечить посадку возвращающихся с боевого задания самолетов; связные аэродромные радиостанции в основном работали в режиме приема; рядом с действующими оборудовались ложные аэродромы, где имитировалась активная ночная летная работа включались «посадочные» огни, прожекторы, производились «взрывы» и «пожары», по курсу «посадки» маневрировала, подражая заходящему на посадку самолету, автомашина с одной включенной фарой. Короче, делалось все примерно так, как показано в известном нашему поколению кинофильме «Беспокойное хозяйство». Это, конечно, давало определенные результаты не раз бомбовые удары вражеских самолетов наносились по ложным аэродромам. Но все- таки нередко фашистские бомбы рвались и на нашем летном поле, на наших самолетных стоянках.
Как раз такой случай произошел одной темной апрельской ночью.
Экипажи только что ушли на боевое задание бомбометание аэродромов противника, находившихся вблизи украинского города Конотопа. С аэродромных самолетных стоянок и со старта, где было почти все полковое начальство, технические специалисты, летный состав и откуда поддерживалась радиосвязь с находящимися в воздухе экипажами, никто не уходил: разве можно быть где-то, кроме как на аэродроме, когда твои товарищи пребывают в опасном боевом полете?
И Чхикваде считал своим неукоснительным долгом быть на старте во время боевого вылета: а вдруг нужна будет его помощь кому-то, возвратившемуся из полета боевой вылет, хотя бы и ночной, всегда таит в себе много опасностей. У противника ведь и зенитная артиллерия, и ночная истребительная авиация, на вооружении которой появились радиолокационные прицелы, очень даже неплохо действуют. Не раз бывало и так, что фашистский ас-истребитель, затаясь, как бандит с большой дороги, выжидал где-то в стороне момента, и когда наш самолет заходил на посадку, пристраивался к нему в хвост не всегда можно было обнаружить вражеский истребитель в темноте стрелку-радисту и воздушному стрелку из задней кабины, да и осмотрительность их несколько ослабевала: идем же на посадку, под нами родной аэродром, полет, считай, благополучно окончен и плохо тогда было экипажу такого самолета.