Заяц не такой уж и трус, каким его привык ли считать; все услышал, все понял и, такой любопытный, возвращается обратно на просеку. Я застыл. Вот он почти у моих ног, выпучил глаза, смотрит в ту сторону, где шумит сухими листьями собака: надо же узнать, что за новый зверь появился в его родном Бартугае. На меня никакого внимания, как будто и не видит. Щенок наконец-то разобрался в следах, вылетает на просеку и вновь встречается с зайцем, и оба они уносятся в заросли.
Проходят томительные минуты. Наконец раздается громкий шорох и на дорогу выскакивает мой страшно взбудораженный маленький друг с безумными и блуждающими глазами и вываленным изо рта языком.
Раним утром сжимая приклад ружья, я тороплюсь на охоту. Всего лишь несколько шагов и дорогу перебегает перепуганный зайчонок. Другой развесил уши, мчится наискосок, остановился на секунду, посмотрел на меня и нырнул в кусты. И всюду зайцы, зайцы Мне нелегко охотиться У меня ведь не обычное ружье. Убийство зверей и птиц я давно оставил, считая жестоким да и расточительным развлечением в наше время усиленного освоения природы, а моя старинная двустволка Зауэра уже двадцать лет висит без дела на стене. И хотя то ружье, что сейчас со мной, с самым настоящим прикладом и погоном, вместо ствола к нему прикреплен фотоаппарат «Зенит» с телеобъективом. Из такого ружья труднее «убить» зайца; чтобы сделать снимок, надо и подойти значительно ближе, и нацелиться лучше, и, кроме того, успеть навести на резкость и подобрать диафрагму. И все же я рад положению бескровного охотника, хотя удачи не так часто радуют. Вот и сейчас все утро ношусь по зарослям серой полыни терескена и тамариска, вспугиваю множество зайцев, но ни к одному не могу подобраться близко, все снимки издалека.
Но вот наконец повезло. У кустика застыл доверчивый и неопытный глупышка. Осторожно, стараясь не шуметь, приближаюсь к нему. Вот он совсем близко. Заяц усиленно шевелит ушами, ему чудится опасность совсем с другой стороны, и он повертывается ко мне спиной. Хотя бы и такой сделать снимок. Несколько раз щелкает затвор. Но вот заяц повернулся, выскочил на чистое место.
«Какой будет отличный снимок». радуюсь я, но рукоятка затвора останавливается, кончилась пленка!
Поднимается солнце и начинает нещадно греть землю. Жарко. Тугай погружается в дневную дремоту. Зайцы прячутся в непролазные заросли Теперь только надежда на вечер.
Берега реки Чилик поросли лавролиственным тополем, ивой и облепихой
В Сюгатинской долине
Я применяю другую тактику. Облюбовав кустик, устраиваюсь в его тени, у края большой поляны
на краю леса. Жара начинает спадать. Замолкли несносные цикады. Перекликнулись фазаны. Мелодично запела крошечная совка-сплюшка. Один за другим на поляну выходят зайцы и не спеша ковыляют.
Томительно тянется время. Зайцы всюду, только не рядом. Но один вдруг совсем близко. Не спеша я делаю снимок за снимком и вдруг краем глаза рядом замечаю что-то похожее на камень. Будто здесь не было никакого камня. Да это заяц! Совсем близко, в двух метрах. Вот удача! Не упустить бы. Медленно-медленно передвигаю ружье, навожу на резкость. Но заяц не входит в кадр. Он с удивлением вытаращил глаза и смотрит на меня. Но недолго. Понял. Ринулся со всех ног, пугая остальных. Вся поляна мгновенно пустеет. Впрочем, не надолго. Один за другим они выбираются из зарослей, подходят ко мне, останавливаются, таращат глаза, шевелят ноздрями, топорщат усы, спокойно позируют и не спеша уходя!. Заячья фотография работает вовсю. А когда солнце садится за скалистые красные горы и глубокая тень закрывает Бартугай, число визитеров становится еще больше. Но я не сожалею, что уже нельзя фотографировать. И без того я обладатель многих снимков.
В следующий поход я отправляюсь со своим спутником фокстерьером. Надоели глухие заросли, выбрался на свободный простор русла реки, покрытый галькой, уселся на громадный полупогруженный в землю ствол ели. Его принесло сюда издалека, с высоких гор. Отсюда видны и Сюгатинская равнина, и горы, и стена леса рядом. Из леса доносятся шорохи. Громко захрустели ветки. Наверное, почуяв человека, пронеслись по лесу кабаны. На вершине дерева каркает черная ворона. Мой пес беспрестанно слушает, шевелит ушами, крутит головой вытягивая морду, принюхивается. Вдруг из леса доносятся какие-то громкие, странные, тревожные крики: то ли человек стонет, толи зверь. Фокстерьер напрягся стрункой, заворчал, но вновь стало тихо. Ворона на дереве тоже, наверное, прислушивалась. Но вот она, поблескивая черными глазами, изогнулась дугой, опустила книзу клюв, и тогда вновь раздались странные тревожные крики. Так вот, оказывается кто нарушитель лесной тишины!
Я раздумываю над странным поведением вороны и не могу найти ответа. Зачем ей так кричать, и что все это значит?
В одном месте голубой, шумливый и холодный Чилик намыл широкую косу, а сам отошел в сторону, под скалы. На косе среди темных коричнево-красных скал и зеленых тугаев яркое солнце. Крохотная мелкая протока бежит узкой ленточкой через всю косу. Туда, где она впадает опять в Чилик, с флейтовыми криками упали с неба пустынные вороны, уселись на песке и долго на нем топтались. К проточке подплыла стайка маленьких рыб. Повернувшись головками против течения, они застыли темными палочками. Лишь иногда, изогнувшись, одна из рыбок сверкала серебром чешуи под лучами солнца. Здесь все было истоптано воронами, сороками и большими отпечатками ног черного журавля. Так вот зачем сюда прилетали пустынные вороны! Они охотились. А зачем же сюда стремились рыбки?