В Берлин ушла безобидная телеграмма о возвращении Буби. Приехала она утренним поездом дальнего следования Штральзунд Лейпциг. В Берлине на Штеттинском вокзале ее никто не встречал, и только дежурный по вокзалу Зигфрид Небель в форменной фуражке и одежде железнодорожника, может быть, несколько внимательнее, чем обычно, наблюдал за пассажирами, выходившими из вагонов. Приметив девушку в сером костюме и зеленой блузке, он безразлично отвернулся, поднял сигнал отправления, певуче выкрикнул «аб-фарен!» и покинул перрон. Это был Йон Зиг, бывший редактор «Ди роте фане», образованнейший марксист, который перешел на нелегальное положение и занимал скромную должность дежурного по вокзалу.
Буби вышла на площадь, задержалась у витрины аптеки. Рядом с ней остановился прохожий. Они обменялись паролями, и прохожий, сунув в карман крохотный, размером в сигаретную пачку, сверток, зашагал дальше.
На углу улицы стояла машина. Водитель, видимо, кого-то ждал. Он проводил глазами уходившую Буби, прохожего, который с ней разговаривал, и включил мотор. Все в порядке! Это был Курт, шофер директора промышленного концерна в Берлине. Он же Антон Зефков, коммунист-подпольщик, тоже перешедший на нелегальное положение.
Через день Роберт Уриг, Йон Зиг и Антон Зефков встретились в приемной зубного врача Химпеля в Вильморсдорфе. Других посетителей не было, об этом позаботился Химпель, и трое подпольщиков могли свободно поговорить. Гельмут Химпель наблюдал из окна своего рабочего кабинета не явится ли кто из нежданных посетителей
Читали документы, привезенные Буби. Прежде всего решение ЦК компартии о положении в гитлеровской Германии, что было связано с возросшей угрозой войны. Скорее это было обращение к немецкому народу, предостережение, что Гитлер толкает Германию ко второй мировой войне. Центральный Комитет отмечал, что саботаж военного производства, антивоенные выступления и забастовки рабочих, усиление идеологической борьбы против захватнической политики фашистов, за сохранение мира, выдвигаются в качестве важнейшей национальной задачи немецкого народа. Если же при всех усилиях не удастся предотвратить войну, ее нужно остановить путем свержения гитлеровского режима. Для этого необходимо объединить всех противников гитлеризма в единый антифашистский Народный фронт.
Ясно!
сказал Зиг, прочитав вслух полученное решение. Что будем делать? Я предвижу главное затруднение. Говоря объективно, Гитлер смог за эти годы социальной демагогией растлить, оболванить немецкий народ, в значительной степени подчинить его своему влиянию. А Народный фронт требует объединения всех противников гитлеризма, к какой бы партии или социальной прослойке они ни принадлежали.
Я думаю, нам следует прежде всего активизировать силы, которыми мы располагаем, сказал Уриг. Начать надо с этого.
Зефков дополнил:
Оппозиционные настроения проникают даже в среду привилегированных классов, не говоря о кругах интеллигенции. Возьмите, к примеру, группу Шульце-Бойзена.
Три антифашиста, практически возглавлявшие пока еще разрозненное берлинское подполье, Уриг, Зефков и Зиг в тот день долго сидели в квартире зубного врача Гельмута Химпеля. Наступил вечер, подпольщики поодиночке разошлись в разные стороны. Неостывшее небо еще пламенело недавним закатом. На фоне оранжево-красного свода выделялись черные контуры зданий островерхая кирха, готические крыши домов и в просвете между ними фигура полицейского на перекрестке.
Следствием разговора в квартире Химпеля было то, что антифашистские группы Шульце-Бойзена и Харнака объединились для совместной работы. Вскоре в доме одного берлинского адвоката Зиг познакомил супругов Кукхоф с Харро и Либертас, Шульце-Бойзены стали друзьями Харнаков. Не просто друзьями единомышленниками, соратниками в борьбе с гитлеризмом. Они были убеждены теперь, когда нарастает угроза войны, следует взять курс на подрыв нацистской государственной системы, бороться любыми средствами, чтобы содействовать поражению Гитлера в войне, если она вспыхнет
Он так протежирует тебе, так внимателен ко всем нам, твердила Мария Луиза, стараясь убедить сына. Если Геринг был свидетелем при вашем бракосочетании, то почему же ему не быть на дне твоего рождения!.. Нет, нет. Это просто невежливо Я сама приглашу его.
Упорство сына разволновало ее. Откинувшись в кресле-качалке, фрау Мария Луиза нервно терла виски кончиками пальцев начиналась мигрень. Эрих Шульце не вмешивался в разговор, это тоже раздражало, граф молча рылся в домашней аптечке, отыскивая для жены таблетки от головной боли.
Отцу Харро было за пятьдесят. Высокий, подтянутый, он даже в штатской одежде выглядел человеком военным, кадетская выправка чувствовалась в каждом движении.
Семья Шульце-Бойзенов находилась в гостиной. Харро с Либертас заехали к родителям, возник разговор о его дне рождения. Харро вдруг заупрямился. Он мягко, но настойчиво возражал, и Либертас поддерживала мужа.
Пойми, мама, мы хотим собрать только близких друзей. Геринг и сам будет не в своей тарелке. Пригласить его значит надо приглашать и графов Ойленбургских, и многих других. Наша квартира в Грюневальде просто не приспособлена для таких приемов Вот на будущий год, может быть