Штопать ему носки, варить обед, а на ночь уксусом растирать, да ведь это может и кухарка делать. Зачем же жена?
Как зачем подруга жизни.
Да какая же она ему подруга жизни, когда ей, например, 22, а ему 50. Или вы держитесь того правила:
«Люби не люби, а почаще взглядывай».
Э, что вы понимаете в семейной жизни, досадливо махнул он рукой, поживите с мое, тогда поймете.
Ну, уж если я доживу до ваших лет, то поверьте, что не буду жениться.
Это почему?
А потому что в ваши года не о свадьбе думать, а о духовном завещании, вы меня простите, я человек откровенный.
Я это вижу, криво усмехнулся он, только напрасно так думаете, помните басню Крылова «Старик и трое молодых», как трое юношей смеялись над старцем, что сажает дерево на
смерть глядя, ан вышло, что он же их всех троих пережил.
Федор Федорович! умоляюще шепнула мне Маня.
Ради Бога перестаньте, смотрите, как папа сердится, бросьте.
Мне стало ее жаль, и я замолчал. Видя, что я не возражаю, Муходавлев успокоился и принялся снова ораторствовать о своем департаменте, а затем ловко перевел разговор и на свой дом. Он выложил перед нами все подробности: сколько он за него заплатил, дом куплен был на деньги его первой жены при помощи каких-то особенно счастливых комбинаций, граничащих с мошенничеством; сколько доходу он дает, какие выгоды от того или другого вида помещения и т. д. Очевидно, все это он говорил для меня. «Вот, дескать, я каков, а у тебя что есть шиш. А
тоже рассуждаешь!»
Ко мне весь остальной вечер Муходавлев относился сдержанно, но крайне холодно и уже больше не обращался ни с какими разговорами. Только раз, когда с чиновничьим благоговением упомянул он имя одного высокопоставленного лица, а я при этом лаконически вставил далеко не лестный эпитет, относящийся до этого лица, он язвительно обратился ко мне:
А позвольте спросить, почему вы такого мнения о сем достойнейшем господине, разве он вам знаком?
Я думаю, больше, чем вам, я у него иногда бываю в доме, ведь это же мой дядя.
Ваш дядя? воскликнул Муходавлев, и, несмотря на явную антипатию ко мне, вся его фигура изобразила вдруг совершенно машинально в силу рефлекса глубокое подобострастие. Я и не думал!
Что же это вас удивляет? усмехнулся я, У меня не он один, вы знаете Z?
Еще бы, помилуйте, не знать такое лицо, да его вся
Россия знает, всплеснул он руками.
Ну Россия не Россия, а в Петербурге, пожалуй, знают, ну так вот жена его, рожденная Чуева, сестра моего отца.
Сестра вашего отца?! воскликнул Муходавлев. И
при таком родстве вы не служите!!! Боже мой, да дайте мне такое родство, я бы давно из столоначальников прямо в директора попал!
Я молча пожал плечами.
Всякий устраивает свое счастье по-своему, усмехнулся я, мы с вами друг друга не поймем, потому я вам и объяснять не буду, почему я не служу.
Этот ответ уязвил его, и он снова тотчас же перешел в тот тон, какого держался со мною доселе, но я видел, что открытие во мне родственника Z, имевшего большое влияние в министерстве, где служил Муходавлев, значительно обескуражило его, ясно даже показалось, что он как бы стал остерегаться меня, взвешивать каждое слово. Уж не боялся ли он, что я донесу на него?
Было уже порядочно поздно, когда Алексей Александрович, взглянув на свои золотые часы, начал собираться домой. Он несколько раз повторял: «А я сегодня засиделся, пора, пора, давно пора, у меня еще и дело есть, две-три бумажонки не кончены, завтра чуть свет вставать придется!», но сам не уходил. Очевидно, он ждал, что я тоже соберусь уходить, и хотел уйти после, но я нарочно, как будто не понимая, в чем дело, сидел себе и вполголоса болтал о чем-то с Маней. Потеряв надежду пересидеть меня, Муходавлев наконец не вытерпел, встал и стал прощаться.
Мне надо бы было кое-что сказать вам, Мария Николаевна, начал он, но сегодня это неудобно, я уже другой раз, без посторонних лиц, он сделал особенное ударение на этих словах, скажу вам, а до тех пор позвольте вашу ручку. Он особенно нежно пожал руку
Мани и несколько раз поцеловал ее немного выше кисти.
Ну а вы, молодой человек, заискивающе-шутливым тоном обратился он ко мне, конечно, со мною? вместе и поплывем, знаете пословицу: «Дорога вдвоем полдороги»!
Нет, благодарю вас, я еще посижу с полчасика, невозмутимо спокойно ответил я, мне тоже надо сказать пару слов Марии Николаевне и тоже без посторонних свидетелей.
Надо было видеть выражение его лица, он сразу как-то весь позеленел и сморщился, точно уксусу лизнул.
Интересно знать, какие могут быть у вас секреты с чужою невестою, милостивый государь, зашипел он, впиваясь в меня своими злыми глазами.
Какою невестою, удивился я, о какой невесте вы говорите?
О моей невесте, Марии Николаевне Господинцевой, которой я уже сделал предложение и которую надеюсь скоро назвать своей женой, а потому по праву жениха требую от вас оставить мою невесту в покое и не утруждать ее вашими секретами, которых ей вовсе и знать не надо.
При этих словах я почувствовал, как вся кровь хлынула мне в голову. Я готов был отвечать ему дерзостями, но в эту минуту в спор вступила сама Маня. С достоинством поднявшись с своего места, она холодно смерила Муходавлева с ног до головы своим лучистым взглядом и спокойно сказала: