Мы благодарили барона. Мы говорили ему, что нам трудно решиться на это. Нам так тихо и хорошо здесь. И потом, сказали мы, послушайте, барон, мы сейчас разожжем дрова. Вы только послушайте, барон, говорили мы и торопились.
И когда вспыхнули ветки в нашей печке, когда она обогрелась, мы никогда еще не слыхали такого радостного и полного напева. Мне даже казалось, что так поет печь только потому, что к нам пришел такой хороший гость.
Старый барон сидел, задумавшись. Мы молчали и смотрели на этого потомка рыцарей и думали, что этот простенький напев нашей печки будил в его крови уже затухающие картины того прошлого, когда и пень, и солома, и треск дерева еще жили настоящей, полнокровной жизнью.
7
Да, я вам немножко завидую Знаете что: не лишайте меня удовольствия. Переходите жить ко мне а в какие-то дни мы будем посещать эту горную развалившуюся избушку и сидеть и слушать вашу певчую печку
Слезы
Но больше всего стекалось к Нему простых сердцем детей пустыни.
Рядом
со светлым ореолом Христа поднималась и ширилась мрачная слава сирийца Катуды, прозванного так за свою жестокость.
Был этот Катуда из племени Но-Ах, был сыном всеми уважаемого человека, и когда ему стало двадцать лет, впервые совершил он страшное убийство. Обагрив руки в крови, он ушел от людей, и с тех пор пропал. Думали, что убийцу растерзали хищные звери, ибо все знали, как справедлива пустыня к приходящим с отягощенной совестью.
Но скоро вновь было совершено убийство, и люди стали говорить, что и это дело рук Катуды. И, наконец, вся Сирия и смежные земли заполнились рассказами о злодеяниях Катуды, о его жестокости и о его богатствах, созданных грабежом и убийством.
До того был велик посеянный Катудой ужас, что при одном его имени бледнели смуглые лица мужчин, в обморок падали женщины и лишались языка невинные дети. Стоило только вспомнить его имя, и людям казалось, что густеет и насыщается воздух сладковатым запахом тлена.
Всюду начали говорить, что Катуда перестал убивать ради золота и драгоценных камней. Нет. Катуда уже умерщвляет людей только для того, чтобы видеть кровь. Убивает немощного старика. Убивает жизнерадостную девушку, которая только-только начинает чувствовать приближение потребности материнства. Убивает и младенца, оторванного от теплой груди матери. И, убивая, спокойно смотрит Катуда темными, равнодушными глазами на свои страшные дела.
В один день шел Иисус, окруженный учениками и народом. Его голос был подобен легкому ветерку. И как под ветерком тихо склоняются колосья злаков, так клонились и головы людей, внимающих словам Откровения.
После многих дней проповеди, приблизился Иисус к роще и сказал:
Там, под сенью кедров, будет трапеза и отдых
В тени расположились люди и с любовью смотрели на бледный, тонкий лик Иисуса. Усталы были Его глаза, и во всей Его фигуре, прислонившейся к дереву, чувствовалось желание отдохнуть.
Народ умолк. И сразу перестали шелестеть листья. Даже неугомонные птицы затихли и ветер не прилетал больше из пустыни, так велико было обаяние Человека, принесшего миру дивные заповеди.
Иисус уснул. Ученики с народом отошли в сторону, боясь нарушить Его сон. Тихо сидели последователи Иисуса, и солнце клонилось к востоку. Благостен был день, чист был воздух, все длиннее и длиннее становились предвечерние тени.
Молчала и пустыня, вслушиваясь в слова широкоплечего ученика Иисуса, Петра, рассказывающего народу о том, как оставил он рыбачьи сети:
И сказал мне Иисус: оставь сети, иди, свидетельствуй во имя Мое
Просты и мудры были слова неискусного в речах Петра. Но такая вера звучала в них, так благостен был день и так таинственно внимала пустыня, что слезы закипали на глазах слушающих. И когда сердце человеческое было так открыто, как открывается после ночи цветок навстречу утренней заре, в этот миг дико вскрикнула женщина и прижала к себе девочку.
Страшен был этот крик, ужасом пал он в тишине и людей охватило отчаяние. Старик Петр вздрогнул и спросил:
Что ты, о женщина?
И все взглянули на нее. Она стояла дрожа и прижимая к себе девочку. И все посмотрели туда, куда глядела женщина. Многие еще не знали, что там происходит, что узрела обезумевшая женщина, но все чувствовали приближение чего-то неизъяснимо страшного. И уже против своей воли, все вперились взглядом в то, что приближалось к ним.
В молчании уже не было благоговейной тишины. Незримо росли шорохи, как будто тронулись, пришли в движение великие пески и грозили засыпать зеленые злаки, пестрые цветы и многоводные реки. Даже солнце спешило уйти, чтобы не глядеть на того, кто двигался из пустыни к людям Иисуса.
А тот, идущий, все приближался. Лица его не было видно, так как убегавшее солнце находилось за его спиной. Он спешил, и впереди него уродливо торопилась серая тень, которую, казалось, человек пытался обогнать.
Когда он приблизился, кто-то испуганно воскликнул:
Катуда
Печальным эхом отозвалось это страшное имя в сердцах тех, кто вот уже столько времени следовал за Иисусом, за Учителем, принесшим миру новую религию.
И Катуда приблизился.