Разве ты видел, спросил старик, чтобы солнцу приказывали? Иль чтобы кто задержал идущую темноту ночи?
Старик поправил малахай и спрятал морщинистую бронзу рук в обтрепанные рукава древнего халата.
Вон там, над Верхней Ангарой, совсем ярко горела звезда. Это было вчера. Она давно так не горела, последний раз она была такой, когда тому уже много лет вот этот халат был очень новым, а я молодым почти таким и старик пристально посмотрел мне в лицо. Потом глаза его внимательно пересчитали патроны в моем патронташе и остановились на штуцере.
Все ходишь? спросил бурят.
Хожу, ответил я.
Почему один ходишь?.. У человека должен быть сын Ты знаешь, что человек без сына? Это как река Сары-су, она идет и идет по пескам, и ты идешь за ней и день, и два, и три, даже четыре дня ты идешь и приходишь в место, где реки дальше нет. Была река и не стало реки, и не принесла река свою воду в озеро или море, и ненужно отдала свою воду жадным пескам. И там кончилась Вот и человек без сына проходит по пескам своих дней, а для чего неизвестно, совсем как Сары-су, которая идет умирать и место свое отмечает скучными зарослями саксаула и тугая
Я хотел было расспросить
хорошенько про Сары-су, но бурят поднял свои раскосые маленькие глаза и сказал:
Вчера ты был здесь?
Был
И раньше вчера ты был?
Был
Вот я видел тебя, ты все стоишь тут и с обрыва смотришь на Далай-Нор
Далай-Нор? не понял я и переспросил: Далай-Нор?
Ну, вот смотришь и не знаешь: по-вашему Байкал, по-нашему Далай-Нор Хороший Далай-Нор, светлый и глубокий Скажи, разве есть где такая хорошая глубокая вода? Ну? Только кажется мне не может быть
Почему не может?
Слушай, говорит старик, потому не может быть такого, что вот стою я здесь, а мне надо идти далеко, далеко отсюда, туда, где нет совсем людей и где ничьи глаза не встретят меня Я не хочу больше спрашивать: хабар-бар? И не хочу отвечать: бар Я ничего не хочу У меня был сын. Я старик
Бурят поднял руки, как бы принося клятву. Рукава халата скользнули вниз и открыли тонкую сухую кожу, напоминающую пергамент.
Мне уже ничего не надо, а я не могу оставить, не могу бросить Далай-Нор. По-вашему уже май, а смотри кругом, кругом смотри
Он протянул худую руку, и, подчиняясь ей, я с неожиданной отчетливостью увидел буйную поросль молодой, свежезеленой травы.
А Далай-Нор еще под крепким льдом, и мне хочется еще раз увидеть его волны. Ты видел волны Далай-Нор? Вот я посмотрю на них еще раз и пойду
Один пойдешь?
Один Посмотрю на волны и пойду, пойду совсем один, потому что у меня был сын
Слушай: разве ты уже был там, где нет людей? И разве есть такое место?
Я не был. Но место такое есть, совсем старые рассказывают, что есть такое место
Старик говорил и смотрел мне прямо в глаза. Вначале мне стало холодно, потом почудилось, что старик тихо помешан и, наконец, я увидел перед собой пустые и мертвые глаза. Это меня испугало. Мне даже показалось, что сейчас пропадет весенняя живая трава, исчезнет озеро, еще лежащее подо льдом, и никогда не восстановится недавний, так хорошо начавшийся разговор. Мне захотелось вернуть все к старому, и я спросил:
Я разговариваю с тобой и не знаю, как тебя зовут. Каламбай
Каламбай? Это хорошее имя Скажи, Каламбай, почему ты хочешь уйти отсюда? Разве тебе плохо здесь?
Вот видишь, ответил бурят: это лед Далай-Нор Внутри у меня все холодное, как этот лед Вот у тебя есть ружье, смотри, как оно блестит, и как много патронов Тебе не жаль одного патрона для Каламбая? Не жаль?
Патрона? Боже мой, конечно, не жаль
Так вот, возьми свое ружье и выстрели в Каламбая, выстрели в его холодное, как лед, сердце Тогда Каламбай будет свободен и ему не надо уходить далеко
Я отшатнулся; я даже сделал шаг назад.
Что ты говоришь, Каламбай?
Возьми, я прошу тебя тогда мне не надо будет уходить от Далай-Нор
Где-то внутри началась дрожь. Она росла, быстро охватила меня, я задрожал и сквозь эту дрожь почувствовал страшную тяжесть штуцера. Губы стали сухими.
Каламбай, разве можно такое сделать?
Можно, ответил старик. У меня был сын, и если бы он сейчас открыл глаза и живыми словами мог говорить, он сказал бы: можно!
Почему ты все говоришь: был, был Почему же ты не взял с собою твоего сына?
Глаза старика сразу и вдруг утонули в тумане слез, а тонкие бронзовые руки протянулись к темноголубому небу:
Хабар-бар? Бар у моего сына закрыты глаза и навсегда остановилось сердце потому что раньше вчера застрелили молодого хорошего джигита
Твоего
Моего джигита, моего сына Слушай, Далай-Нор, все слушайте: застрелили джигита Алам Каламбаева
Певчая печка
1
И вот в этом небольшом городке вблизи чешской границы я задумался о своей жизни, о прошлом, я даже вспомнил Волгу А так как родина моя богата громадными реками и сама она очень велика, я не мог даже мыслями обежать ее быстро и размышлял очень долго.
Сколько? Не знаю. Во всяком случае так долго, что за это время ко мне успели подойти американцы и строго спросили о чем-то. А я не понимал их языка и не мог им рассказать, о чем я сейчас думал. Их, видимо, это и не интересовало. Я их не обвиняю, война еще не совсем закончилась, к тому же я долгое время был солдатом, я участвовал в четырех войнах и знаю, что в такое время особенно не размышляют.