Переночевал Иван Кожемяка у деда Кузьмы. Утром, на рассвете, поднялись все. Дед осмотрел Серку, погладил по шее, пощупал криво сросшиеся края раны, потрогал ногу. Серка чуть-чуть шевельнула шерстью.
Смотри, Иван, сказал дед Кузьма, это Серка встрепенулась, дает шерстью знать, что все она вспомнила Она, брат, все помнит И что ты ей сделал, тоже помнит
Как бы понимая слова деда, Серка подняла уши, сделала шаг в сторону и прижалась боком к пустому рукаву Ивана
7
Стой, Серка!
Иван Кожемяка заплывшими слезой глазами смотрел на деревню. Серка правой передней ногой взбивала песок и просила повод.
Погоди, Серка в груди-то у меня как бьется Ребятишки чьи-то там бегают
Иван Кожемяка смотрел, и не заметил, как Серка спокойным шагом тронулась вперед.
Только что въехав в родную деревню, Иван увидел стоящего у избы человека и невольно остановился. Вместо лица у него была страшная, кровавокрасная маска с одним-единственным глазом и изуродованными, свернутыми на бок губами.
Кожемяка! Иван!
Иван пристально вглядывался в лицо незнакомому человеку и, наконец, спросил:
А ты чей?
Да я ж сосед твой Не признаешь, Иван? Я ведь Васильев Петр
Иван соскочил с Серки и бросился к Петру.
Петя! Господи, Боже мой тебя-то как изуродовали
Губы Петра жутко расползлись и он, видимо, зная об этом, торопливо прикрыл рукой свою улыбку.
Да и тебя, Иван, не помиловали
Из избы вышла с ребенком на руках Вера, жена Васильева, и ахнула. Потом передала крохотную девочку своему мужу и обняла Ивана.
Ваня, Агафья-то сегодня тебя поминала, сон, говорит, видела, будто ты лежишь где-то брошенный Ну, я побегу в поле, скажу Агафье и ребятам вот-то радости им будет
Иван Кожемяка стоял и разговаривал с Петром и почему-то не мог оторвать взгляда от страшной маски соседа, к которой прижалось бледненькое, сияющее радостью личико девочки. Тонкие руки ребенка с любовью обнимали шею отца и пальчики ее нежно гладили уродливые бугры кровавой маски
8
Скажи на-милость: откуда у них такое? Вроде и коня своего не видели, а тут хозяева такие. И травы нарвут, и почистят, и на ночное сгоняют
Правда, в первые же дни председатель колхоза завел было разговор, что Серку надо свести в колхозную конюшню. Но Иван не сдался:
Что ты мне такое говоришь? Да я Серку от смерти спас, я ее, можно сказать, на ноги поставил, а ты Нету, никому не отдам
Какой же ты колхозник после этого? Устав, чай, для всех писан? Знаешь?
Знаю А только Серку я не отдам. В колхозе я колхозник. А Серку не отдам. Бороновать, возить что надо буду, все буду делать, а только Серку не трожь
Председатель попробовал было настаивать, но из этого ничего не получилось. После этого он поехал в район, к партийному начальству. Там, сгоряча, приказали забрать коня, но потом перерешили: оставить Серку за инвалидом отечественной войны. Об этом даже написали официальную бумагу.
Радости Ивана не было конца.
Видишь, Агафья, я тебе говорил, что все по-новому, по-настоящему пойдет Оно, брат, верно И дед Кузьма говорил, и тот, мой дружок по госпиталю, и все так говорят Уж теперь, Агафьюшка, все по-другому
И на самом деле жизнь Ивана потекла по-другому. До чего длинен казался ему месяц на фронте, до того быстро и светло промелькнул
год в своем доме, с Агафьей, с Николкой и Васильками. Прошлое как-то отодвинулось и многое уже просто забылось. Правда, недоставало руки, и в особенности он это чувствовал, когда подходил к Серке с правой стороны и хотел похлопать конька по гладкой, лоснящейся спине.
И Серка стала совсем иной. Всегда чистая и веселая, она любила заигрывать с маленькими Кожемяками, а увидев Ивана радостно вскидывала голову.
Обычно, возвращаясь с поля, Иван заезжал в колхозный машинный сарай, распрягал здесь Серку и, хлопнув рукой по ее шее, присвистывал. Серка делала вид, что страшно пугалась и чуть прихрамывая, рысью бежала вдоль улицы. Остановившись около знакомых ворот, она перевешивала голову во двор и звонко ржала. На зов выбегала Агафья, отворяла калитку, и Серка торопилась в полутемный, уютный сарайчик к свеженакошенной, пахнущей воздухом и лугом, траве.
Ивану казалось, что теперь он живет настоящей, человеческой жизнью. Никогда он так не любил Агафью и своих детей, как после возвращения из госпиталя. Думая об этом, он решил, что в семье такая дружба и лад потому, что у них есть Серка.
Когда однажды по какому-то делу нужно было в сельсовете ответить на вопрос о «роде занятий», Иван просто сказал:
Занятие известное крестьянствую
Секретарь сельсовета вяло заметил:
Так значит колхозник
Погоди, заторопился Иван, чего там пишешь? Крестьянствую, потому у меня, брат, конь в доме
Самому Ивану все это казалось таким интересным, что он попытался было рассказать историю Серки, но секретарь равнодушно оборвал:
Ладно, брось трепаться Следующий!
Ивана это страшно удивило и обидело. Возвращаясь домой, о своей обиде он рассказывал Серке, и Серка неодобрительно встряхивала головой. Но обо всем этом скоро забылось, к тому же подоспел День Победы, который хорошо отпраздновали и в колхозе.