Оглядевшись по сторонам, и не обнаружив поблизости таковых гостей, отрок от испуга едва не свалился вниз, вжавшись в ствол дерева, обнимая его изо всех сил: вожак и с ним еще несколько человек отделились от основного войска и подошли к тому самому дереву, на котором он прятался. Взобраться высоко юнец не успел, хоть ветви и скрывали его снизу, но оттого стали слышны голоса чужаков еще лучше. Разглядел он и источник крика: это была та самая беглянка, что осталась без крова, ее прогнали из рода накануне за страшный сотворённый ею грех, ее никто из сородичей не имел теперь права принять. Держали окаянную некрепко, да она и не силилась вырываться, осознав всю безнадежность своего положения. Уйти от кметей, что при оружии, да верхом, не то, что девке малой, но и не всякому взрослому было под силу. Вскоре и вовсе ее отпустили. Шум листьев да ветер заглушал голоса, но расположившись на небольшой полянке у дерева, вождь, видимо, продолжал расспросы и девичий ее голосок выделялся, донеся до отрока отдельные слова.
Он стал вслушиваться, и разобрал вдруг, что она рассказывает про вождя лесных. Вот неладная! Не зря, видать, сбежала от участи невольничьей, да кто ж знал, что она прямиком в лапы чужаков угодит? Кто еще такие? Зачем выспрашивают, да чего хотят тоже
дело темное, да по всему видать недоброе, потому как до добра такие разговоры доводят редко. А говорила беглянка с охотой: деваться ей теперь было некуда, разве что сгинуть в этих нехоженых лесах. Но то, что он услышал, совсем не порадовало юнака рассказ окаянной пошел про молодую любимую жену вождя Усладу. Ничего не утаила беглянка, ни как отыскать, ни как выглядит, чтоб не попутать с кем, ни как проехать туда, где живет она и где обычно гуляет. Подошедший к ним ту же минуту воин, которого вожак назвал Федором, что-то сказал негромко, затем отрок едва расслышал слово «умыкнуть». Заскрипели зубы от негодования у отрока, но держался крепко он за ствол дерева, ставшим ему укрытием, боясь пошевелиться и выдать присутствие. Долго молчал вожак, разглядывая беглянку, спрашивал еще, да ветер, зашевеливший листья, утаил слова те. Долго ли еще длились расспросы, юнак уж и не помнил, руки начали неметь, затекли ноги, а пошевелиться было нельзя. Аккуратно глянув вниз, разглядел он жест вожака, кивнувший головой своему воину, да слова, брошенные напоследок: «С нами пойдёшь, дорогу покажешь».
Дальнейший разговор расслышал отрок совсем хорошо: ветер стих.
Вона ты как, Илья, хитростью изымать Соловья надумал! Ох, чую я, навлечем мы на себя гнев Господень говорил воин, держа беглянку за руку.
Не навлечем, Федор. Что нынче может быть важнее дел великих? За нами Русь. Зря что ли мы от самого Мурома путь держим? Коли вот свистуна и впрямь князю доставим, может и лесных подчиним, Господь нам поможет. А ежели Русь наша от того еще сильнее станет, так нам за то потомки только спасибо скажут воин, говоривший с вожаком, переступал с ноги на ногу, явно выражая сомнение.
Подчинили уж, вон, сколько раз сюда князь Владимир хаживал? А до него еще и отец его, Святослав Храбрый.
Не подчиним, так князь может, Соловья получив, быстрее эту напасть искоренит?
Как знать? Теперь уж, коли дело наше выгорит, может и впрямь проще будет, а там, глядишь, и дорога прямоезжая, что травой поросла, снова оживет. Что скажешь, храбр1?
Спешить надо. Соловей воротиться вот-вот должен.
Вожак со всеми остальными отправились обратно к дороге, отрок облегченно вздохнул. Вскоре отряд двинулся прочь, а юнец, дождавшись, когда шум стих, спустился наземь и припустил бегом отсюда.
2. Купцы
Отчего же, это ж самая короткая дорога, да и зовется от того прямоезжей по всему видать, самый старший купец, проглаживая рыжую бороду, да уловив неловкую паузу от того, что смолкли остальные его трое попутчиков, немного помолчав, вопросил как не ездить, подскажи, любезная, что не так там?
Заколодела2 она уж не первый год, замуравела3.
Что ж никто не ездит по ней?
Давно уж так вышло. Считай, почти тридцать лет4. Всякий, кто уходит туда, так сгинет непременно. Сидят там на девяти
дубах вятицкие5, да княжит у них Могута6 по прозвищу Соловей, Одихмантьев сын, Лесной землей их вотчина зовется7. Свистит он так, что уши закладывает у тех, кто рядом стоит, да мигом сбегаются кмети его, никого не пускают к себе, особливо, коли вдруг прознают, что едет кто туда, куда и вы. Не жалуют они таковых. Потому никто той дорогой, уж много лет не хаживал, вот и замуравела прямоезжая.
А что же тогда, как нам добраться-то? помрачнел старший купец.
А в обход другая дорога есть, объездная челядинка вытирала стол, суетясь вам покажут. И скарб свой сбережете и сами целехоньки останетесь. Конечно, надо будет кругаля дать, но коли жизнь дорога, придется, ничего не поделаешь.
А что же князь Владимир? Разве он дань с них не берет? старший купец не унимался, продолжая расспросы.
Да где там! отмахнулась челядинка хаживал сюда уж дважды, да только с них станется с вятичей-то, они сами себе голова, никого над собой видеть не хотят. А коли сунется кто, так с концами. Уж больно суров Соловей. С тех самых пор и заколодела прямоезжая.