Она не знала, в какой момент его лицо привлекло ее внимание наверное, в вагоне как раз свет зажегся ярче... И стало страшно: она вдруг поняла, что перед ней Эдмунд такой, каким будет лет тридцать спустя.
Тот же разрез глаз не округлый, как у ремилийцев, а продольный, довольно узкий, отчего взгляд кажется жестче, пронзительней; те же острые скулы и нос с горбинкой, резкие брови, почти сросшиеся, высокий лоб и упрямый подбородок... "Не может быть. Как? Но ведь..." Лавиния стала лихорадочно вспоминать старого Чезетти и его жену и пришлось признаться в том, чему раньше не придавала значения: Эдмунд не похож ни на отца, ни на мать. "Случайное сходство? Или мне показалось? Может, я плохо запомнила его лицо?"
Все хорошо, Лавиния? дядя Диего всегда называл ее полным именем.
Да, конечно. Извините, я немного задремала.
Пришлось продолжить разговор, но отделаться от новой догадки Лавиния не могла.
Когда поезд прибыл на вокзал Корлинга, дядя Диего помог ей сойти с подножки. Клод его не ждал: видимо, дядя Диего не предупредил его. Так было даже лучше: слишком многое заподозрить Лавиния успела за один день. Ей пришло в голову проверить себя, но для этого следовало добраться до квартиры, чтобы устроить мало-мальски приличный свет.
...Воздух в квартире успел остыть. Oбычно Лавиния была чувствительна к холоду, но сейчас, едва раздевшись и поставив на плиту чайник, она кинулась к блокноту. Лицо дяди Диего застыло в памяти в мельчайших подробностях, а она торопилась их перенести.
Закончив, Лавиния положила рядом с новым портретом набросок лица Эдмунда. Сходство было невероятным: казалось, один и тот же человек изображен в разные годы. Жизнь измучила, испещрила морщинами лоб и щеки, погасила огонь в глазах... Нет, лишь приглушила, но душа, горячая до безжалостности и безрассудства, еще тлела, пусть на донышке. "И что я, в общем-то, узнала? Лавиния выдернула шпильки, удерживавшие косы, стала расстегивать платье. Даже если Эдмунд в самом деле сын дяди Диего, а не его, допустим, брата... Ну да, он неродной мистеру Чезетти. Известно ему это или нет, его можно только пожалеть. И мистера Чезетти с женой, наверное, тоже. Но мне ли судить, не зная всех подробностей? Пожалуй, лучшее, что я могу это забыть обо всей истории".
На следующее утро, когда еще не совсем рассеялись сумерки, а Лавиния завтракала, к ней неожиданно явился Эдмунд. Бледный, с блуждающими глазами и дрожащими губами.
Я всего на минуту. Прошу, зайди сегодня, как только сможешь.
Голос у него так странно изменился, что Лавинии сразу стало жутко.
Что случилось?
Отец умер.
"Но я же его видела вчера!" Лавиния едва удержалась, чтобы не воскликнуть это, и спросила только:
Когда?
Вчера. Поздно вечером. У нас в доме полиция, я выскользнул тайно и должен вернуться. Отца убили... Отравили. Приходи, я все тебе расскажу.
Когда мужчина плачет
У дверей особняка Чезетти дежурил полицейский. Его, видимо, предупредили, что Лавиния должна прийти, и он впустил ее, попросив только открыть сумочку.
После о том же ее попросил и полицейский, сидевший в коридоре правда, он любезно помог снять и повесить пальто. «Странно, а где же горничная?» Ей сказали, что Эдмунд с матерью сидят в гостиной.
ам она их и застала. Эдмунд сидел на диване, уперевшись локтями в колени, опустив подбородок на сцепленные в замок руки. Марианна, стоя у окна, комкала платок и с тоской смотрела на любимое кресло мужа. Лавиния подумала, что старого Чезетти представить мертвым просто невероятно: он был, несомненно, одним из самых жизнерадостных людей, кого она знала. Его энергия, веселый нрав согревали и жену, и сына «Не его сына», вспомнилось ей, и она снова сказала себе, что это невероятно и невозможно: Марианна была именно что убита горем, на нее и Эдмунда больно было смотреть. Лавиния сначала подошла к ней, обняла и поцеловала, потом опустилась на ковер пред ее сыном, который даже не заметил, что в комнату кто-то вошел. Погладила его по волосам,
по руке. Он молча схватил ее ладонь, прижал к губам, потом к щеке. Лавиния посмотрела ему в глаза и вздрогнула: человека в таком отчаянии она еще не видела. Некоторое время все молчали.
Спасибо, что приехала, наконец сдавленно проговорил Эдмунд. Наверное, нам лучше поговорить в другой комнате. Прости, мама.
Я побуду одна, кивнула Марианна, опускаясь в кресло.
Эдмунд провел Лавинию в маленькую комнату позади гостиной, плотно притворил дверь. Сейчас не стоило думать о том, пристойно ли это.
Так что же случилось? решилась Лавиния спросить.
Вчера около одиннадцати вечера мы сидели с отцом в его кабинете. Ему принесли стакан кипяченого молока он любил перед сном выпить молока, сам над собой смеялся Он выпил и очень быстро стал задыхаться. Я думал, он подавился, пытался помочь Ничего не сумел сделать.
Он низко опустил голову. Лавиния погладила его по плечу.
Ты сразу вызвал полицию?
Да. Буквально через минуту после того, как отец перестал дышать, прибежала кухарка с криками, что сдохла, хлебнув молока из того же кувшина, ее кошка. Кухарку сейчас арестовали, горничную тоже ведь это она принесла отцу стакан. Но им незачем его убивать, он хорошо с ними обращался и щедро платил. Зато Как видишь, мы с матерью под домашним арестом. У нас-то был мотив, а у меня еще и возможность. Так что, думаю, мой арест тоже вопрос времени. Только бы не трогали мать.