Я не собираюсь отсиживаться в стороне! рявкает она. Скорее отзову свою кандидатуру! Впрочем именно так и поступлю.
Ты не можешь! поражается он. Столько усилий насмарку! Собираешься просто поддаться давлению недоброжелателей? Этого-то они и хотят! И сомневаюсь, что Гарри это спасёт. Если там вообще осталось, что спасать!
Гермиона судорожно дышит, смотрит на министра. И не моргает вовсе. Жёсткость и упрямство в её взгляде остужает пыл Кингсли, и он с усталым вздохом падает на стул. Воевать тут бессмысленно когда у той так глаза яростно горят, то её и толпа Волдемортов не остановит, что про бедного министра говорить.
Что тебе нужно? лишь спрашивает он устало.
С того момента Гермиона участвовала в допросе свидетелей под кислыми взглядами мракоборцев, проверке воспоминаний, расследовании зацепок Ах, ещё бы от этого был хоть какой-то толк. Отчаяние всё больше захватывало её с головой, и состояние всё ближе и ближе подходило к стадии паники. Дурные мысли «а может, они все правы, а я лишь дура наивная, что страшную правду отказывается принять» подкрадывались и свербели внутри всё чаще, заставляя с силой кусать губы и пить успокоительные. С литрами кофе подобные зелья правда сочетались плохо.
Неужели нет ни единой зацепки? Неужели и Гарри больше нет?
Порой она невидящим взглядом бестолково изучала любую доступную перед ней стену, пока идиотские чувства раздирали её сердце. А их было так много! Гнев, страх, бессилие любовь.
Конечно, Гермиона любила Гарри. Он всегда занимал особую нишу в её сердце. Ради него она могла бы отказаться от чего угодно, не говоря уж о должности министра, которая, будем честны, с поддержкой Кингсли была бы ей вполне обеспечена. Прямо вот так на блюдечке с голубой каёмочкой. Но отказаться от самого Гарри? От надежды на его спасение? А руки, знаете, опускались. Не было ведь ни единого доказательства, что он остался жив. С какой стати? Тем взрывом если и хотели её прикончить, то точно бы это сделали. Если бы Гарри не спас.
Перед глазами так и стояла картина, как Гарри, её милый Гарри, отшвырнув её в сторону Кингсли, исчезает в огне. Как бы он мог выжить? Неудивительно, что остальные смотрели на неё как на сумасшедшую. Так какие доказательства она могла предоставить? Всего лишь её слово против голоса разума. Совсем немного. Буквально пшик.
Гермиона вздрагивает, понимая, что снова ненароком скатывается в дурные мысли. Нет! Нельзя об этом думать! Но как тут не сдаться? Логика подло нашёптывала, что она ошибается. Сердце же отказывалось принимать ужасающий факт.
Пусть уж лучше она будет сумасшедшей.
Гермиона не замечает, как отключается, просто сидя в кресле такое уже не раз случалось, когда мозг отказывался работать сверхурочно, в последнее время всё чаще и чаще. Хоть и возврат в свой дом детства несколько восстановил шатающееся, словно карточный домик на ветру, равновесие. Ей, на самом же деле, казалось постыдным, что она прибежала к родителям, желая просто некоторое время побыть с людьми, которым доверяла и которых всё же любила, несмотря на редкие встречи и полное отсутствие их участия в её жизни.
И сейчас её даже как-то мало волновало, что она может быть в опасности, даром что за ней бдительно следили мракоборцы, что ночевали в стоящей на улице машине, явно изображая из себя маггловских полицейских.
Мракоборцы Проклятые вездесущие мракоборцы, и Гарри в том числе
Она ещё не подозревала, что проснётся посреди ночи, вскочит и, убедившись, что мракоборцы за ней не следуют, трансгрессирует к дому Кингсли. Где начнёт бешено тарабанить в дверь и оглушительно кричать:
Это Робардс, Робардс!
* * *
Болело вообще всё.
Гарри даже не подозревал,
что такое возможно, но даже вздох давался с трудом его тюремщики спуска не давали, лишь порой оставляя в покое, когда он сознание терял. Ведь не так интересно мучить пленника, когда тот валяется в беспамятстве? Тоска же, скажите. Пытки всё же у недругов весьма изощрённые были в арсенале, так не пропадать же добру, используя их на бессознательной жертве. Так что заклинания тёмные такие были очень, запретные. Круцио теперь и вовсе казался детской забавой на их фоне, хотя порой и им не пренебрегали. Правда с ним всё же как-то с осторожностью обращались: то ли мучители не хотели, чтобы у их жертвы мозг из ушей потёк и та превратилась в овощ сразу, как Лонгботтомы однажды, то ли сам Гарри хорошо держался. Впрочем, порой после всех этих забав Гарри и имя-то своё вспомнить не мог, но это беспамятство, к счастью, вскоре проходило. Пока что. Но он всегда помнил, что находится в подземелье какого-то донельзя старинного замка у бывших Пожирателей, коих в своё время так и не словили. Имён толком не слышал, но догадывался, кто мог бы быть, всё же бдил, копал в их сторону в любую свободную минуту, что порой на службе выпадала. Порой правда недоумевал: как же это, столько лет прошло, а преступники всё ещё на свободе? Но находились и другие нарушители, отвлекая его от тайных поисков, вот только теперь Гарри всё сильнее склонялся к тому, что его именно что отвлекали, потому что он лез туда, куда его не просили и где не ждали.