Люблю. Прости.
Два коротких слова, как выстрел из двух стволов. В груди образовалась кровоточащая дыра размером с него. Он не любил писать письма и оставлять записки, не доверяя пергаменту и чернилам. Значит, он не надеялся вернуться. Она сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь взять эмоции под контроль. Он сильный, он упрямый, он наверняка справится и вернётся. Он обещал. Она ещё не знала, что в этот момент он уже смотрел остекленевшими глазами в потолок, а их привычный мир рушился.
Они победили в той войне, но это была пиррова победа. То, за что сражались обе стороны, оказалось уничтожено. Слишком много жертв, слишком много разрушений. Носители бесценных знаний и те, кто должен был их перенять и дополнить, теперь покоились на огромном кладбище. Погибших было слишком много, так что хоронили, уже не разбирая, кто на чьей стороне сражался. В некотором роде это примирило выживших врагов.
Она прождала его до утра, сидя на постели и обнимая подушку. Он не вернулся. Она всё поняла, ещё когда увидела прощание, написанное его рукой, но до последнего надеялась. Когда над миром поднялось солнце, которое он уже не увидит, она покинула их «дом» и ушла. Её включили в списки героически погибших, как и всех её друзей, и её это вполне устраивало. Умерла так умерла, тем более, что без него и жить не особо хотелось.
О его смерти она узнала из газеты. Там была его колдография и едкая язвительная статья, выставляющая его хоть и героем, но все равно ублюдком и извращенцем. Теперь эта колдография стоит в рамке на её столе. Обрывок газеты и короткая записка все, что осталось от него, и все, что она забрала из прошлой жизни.
Она устроилась на какую-то работу, иногда встречалась с какими-то парнями, после которых приходила домой, в съёмную халупу на окраине Коукворта, и долго рыдала в ванной. Тогда же она начала пить и курить. И нашла ещё одну работу. А потом ещё. Она загоняла себя до изнеможения, чтобы вырубиться, чтобы новый день наступил скорее. Она начала ненавидеть рассветы, запах лилий и прикосновения к шее. Зато полюбила холод, односолодовый виски и крепкие сигареты.
Она лежала на кровати, выпуская в потолок сизые клубы дыма. И любуясь стелющейся струйкой, поднимающейся с тлеющего кончика сигареты. В дыму ей мерещилась гарцующая лань, играющая с юркой выдрой. Она прерывисто выдохнула, позволяя слезами свободно стекать по вискам и путаться в волосах.
Я скучаю, прошептала она. Я очень хочу к тебе.
Я тоже скучаю, малышка.
Он сидел на краю кровати и смотрел, как она спит. Во сне её морщинки разглаживались, а на губах могла появиться улыбка. Значит, ей снился он. Он любил и ненавидел такие моменты. Она становилась почти что прежней, только после пробуждения горько рыдала, уткнувшись в подушку. Вот и сейчас она свернулась, как котенок, укрывшись одеялом и обнимая подушку. Она нахмурилась, её лицо исказилось болезненной гримасой, как часто было во время ночных кошмаров. Она заскулила, уткнувшись лицом в постель, но минуту спустя расслабилась, и лицо ее снова стало безмятежным, она облегчённо выдохнула.
Он, как сотни раз до этого, любовался ею. Несмотря на все перенесенные страдания, она оставалась для него самой прекрасной. Не удержавшись, он протянул руку и убрал упавший на лицо локон. Пальцы почувствовали давно забытое тепло. Длинные ресницы задрожали и взметнулись вверх.
Это ты? прошептала она одними губами.
Он кивнул, чувствуя, как по щекам побежали слезы.
И ты больше меня не оставишь?
Не
оставлю. Он нашел её руку и прижал к губам дрожащие пальцы. Я ждал тебя, Гермиона.
Тонкие руки обвились вокруг его шеи, горячее дыхание опалило кожу. Она всхлипнула, потом ещё раз и разрыдалась. Он подтянул её ближе, усаживая себе на колени и баюкая, как ребенка. Когда она немного успокоилась, он поднял её на руки, прижимаясь щекой к её лбу.
Пойдем, малышка.
Куда? Она доверчиво прижималась к его груди, цепляясь пальчиками за ткань сюртука.
Я же обещал увезти тебя далеко-далеко.
Обещал. Она тепло улыбнулась. Северус?
Он вопросительно поднял бровь, глядя на нее сверху вниз.
Я люблю тебя.
Я тоже, малышка, я тоже.
В старом доме на окраине Коукворта остывало тело уже немолодой женщины. Лицо её было безмятежно, а на губах играла счастливая улыбка.