Но в остальном организм Алисы функционировал нормально. Доку и Барбарелле даже удалось влить в девочку небольшую порцию крепкого бульона через трубку, и врач остался доволен этим.
Это должно укрепить мисс Алису! сказал он.
А с самой Алисой, которая теперь разгуливала в теле черной гладкой кошечки с белой грудкой, сладу просто не было.
Док, желая чем-то занять дочку и хоть как-то удержать ее на месте, придумывал ей различные задания. В конце концов, Алиса должна была получать образование! Он раскрывал книгу и велел Алисе прочесть несколько страниц, но неизменно находил ее свернувшейся в клубок и дремлющей еще на первой.
Расспрашивать Алису о том, что она видит и слышит было опасно; для чистоты эксперимента она поначалу отпрашивалась побродить по саду, посмотреть, привыкнуть к ощущениям, и док отпускал ее. Но Алиса, оказавшись на свободе, за дверью, на теплом августовском солнце, напрочь забывала о научном интересе своего отца и его экспериментах.
Она пропадала там до темноты, до первых звезд на вылинявшем небе; в саду Алиса карабкалась по деревьям,
удирала от Тоби, заходившемся в истерическом лае, дралась с другими котятами, и док частенько вытаскивал ее или из кучи-малы, устроенной кошками на дорожке сада из-за стащенного у Барбареллы куска бекона, либо выуживал ее расслабленное, разомлевшее меховое тельце из корзины с клубками цветной шерсти, куда она забиралась вздремнуть с такими же котятами.
Док сердился страшно; вышагивая к своему домику, в окнах которого уже горел золотой вечерний свет, он сердито выговаривал дочери, а она молчала, по-кошачьи насмешливо щурясь, слушала его и чуть слышно мурлыкала.
Не смей отворачиваться от меня, Алиса! брюзжал док, возвращая хулиганку на ее место на стол, на котором лежали позабытые давно книги, страницы которых перелистывал лишь ветер, из любопытства заглядывающий в открытые окна комнаты. Что же это такое, а?!
Ты сам мне обещал, папа, отвечала Алиса, трогая лапкой карточки, что я буду играть в саду с котятами. Почему же ты сейчас на меня сердишься?
Да как же ты не понимаешь?! взорвался док. Волнение охватило его настолько, что он не мог оставаться на месте и принялся расхаживать метаться перед восседающей на его столе кошкой. Что это за догонялки с Тоби?! Ты понимаешь, как это опасно? Он превосходный охотник, и если он тебя догонит...
Алиса презрительно сощурила янтарные глаза и аккуратно обернула лапки хвостом.
Тоби не поймал еще ни единой кошки, небрежно ответила она. Он дуралей. К тому же, он не умеет лазить по деревьям.
Черт знает что! выкрикнул док, негодуя. Алиса его просто не слушалась.
Став кошкой, она вдруг приобрела очень неудобную черту. Ранее покладистая любознательная девочка, она вдруг переменилась и перестала выказывать отцу почтение. Уважение, которое неизменно было слышно в ее речах, обращенных в отцу, вдруг испарилось. Она стала независимой и ко всем словам отца относилась с какой-то презрительной снисходительностью. Алиса перестала воспринимать всерьез гневные тирады дока Брауна его осуждение, которое ранее ввергло бы ее в ужас и отчаяние, теперь не имело для нее никакого значения. Она либо отворачивалась и прекращала всякое общение с отцом, либо просто вставала и беспечно уходила прочь, оставляя разгневанного дока.
Всякий раз Алиса шла к порогу, и, выйдя на крыльцо, мечтательно поднимала взгляд к наливающемуся синевой вечернему небу, словно оно шептало ей что-то, чего ухо дока не могло услышать. Ветер трепал ее длинные усы, гладил черную шерстку, и кошка, водя влажным носиком по воздуху, принюхиваясь к запахам августовского сада, выглядела совершенно счастливой.
И док, в очередной раз выговаривая Алисе за ее несносное поведение и невесть откуда взявшуюся манеру распугивать голубей, смотрел в ее смеющиеся глаза и понимал, что завтра все повторится снова.
Больше всего на свете он хотел вернуть непослушную дочь в ее тело, но врач уверял, что на данном этапе пациентка все еще чувствует боль, и док, как бы ни гневался, все же остывал при виде худенькой грудки дочери, перечеркнутой алым шрамом, из которого врач в какой-то момент осторожно вытянул шелковые нити, сшивающие кожу.
"Очень было бы полезно этой мисс, сердито думал док, совершая вечернюю прогулку на свежем воздухе, узнать, от чего я ее ограждаю! От боли и страданий, да-с! И взамен получаю что? Чернейшую неблагодарность, совершенно не приличествующую благовоспитанным дочерям! Страдания, страдания вот что делает людей кроткими и будит их разум и сердце!"
Но он неизменно осекался, едва только припомнив слово "сердце" и маленькую шкатулку красного дерева, покоящуюся под розами...
Алису док Браун застал на пороге дома. Она чинно сидела, умываясь маленькой лапкой с белыми мягкими пальчиками, на ее блестящей шерстке предательски трепетали мелкие, приставшие к меху перышки.
У дока даже глаз задергался от негодования, он встал как вкопанный, не в силах вымолвить ни слова.
Голубь мистера Доуэля! взревел он, когда дар речи, наконец, вернулся к нему. Породистый, замечательный голубь! Алиса, это переходит все границы!