Помни о том, кто она. Безразличие во время секса поможет тебе уберечься от привязанности. Но ты должен помнить, кто перед тобой. Жалкая выскочка, магловское отродье, подпевала Поттера. Да, ты должен хотеть причинить ей боль. Каждую секунду, даже во время оргазма.
Разве это не разве для этого я не должен ненавидеть её? Драко выглядел вконец сбитым с толку.
О нет, поверь мне, для этого достаточно испытывать брезгливость. Ненависть чересчур сильна и может высосать из тебя много сил. Используй то, что проще и доступнее, наставительным тоном произнес Люциус. Ты в чем-то прав, конечно, я использую мисс Грейнджер не только для того, чтобы научить тебя обращению с женщинами, но и для того, чтобы излечить твои слабости. Твоя склонность к жалости, как оказалось, одна из них. Ты должен избавиться от неё, Драко. Многое меняется, мы наконец-то идем к тому, о чём так мечтали поколения чистокровных волшебников: к миру без грязнокровых ублюдков. Не стоит жалеть их; то, что им каким-то образом достались магические способности, не ставит их рядом с нами. Маглы должны оставаться среди маглов. А наш мир это закрытое элитное общество. И в нем не место таким, как мисс Грейнджер.
Драко коротко кивнул. Как будто на автомате, но Люциус не стал акцентировать на этом внимание. Главное, его сын больше не пытался спорить и защищать грязнокровку. Однако нужно было развеять его сомнения до конца.
Чтобы доказать тебе, что мисс Грейнджер не особенная, я сделаю тебе подарок. Завтра у тебя будет другая девушка.
Что?!
Лишь на один вечер. Простая маглорожденная шавка, которую ты после этого больше не увидишь. Просто чтобы ты понял: секс хорош сам по себе, независимо от того, с кем ты им занимаешься.
Драко смотрел с недоверием, и это забавляло. Люциус не планировал такого поворота событий, но вид сына, в недоумении хлопающего глазами, стоил того, чтобы придумать нечто подобное.
Думаю, на этом мы сегодня закончим, сказал он, извлекая из складок мантии палочку и подцепляя с её помощью молочно-белую субстанцию в Омуте. Воспоминание послушно потянулось за кончиком палочки и погрузилось в подставленный стеклянный флакон. Секунду помедлив, Люциус протянул его Драко.
Полагаю, ты захочешь сохранить это, бросил он с усмешкой. Завтра я дам тебе знать, когда ты сможешь, кхм провести сравнение.
В последний раз глянув на полное непонимания и смущения лицо сына, он стремительно покинул библиотеку. Сейчас ему нужен был стакан бренди. И ещё одна любимая сигара отца, которого Люциус, кажется, начинал понимать всё больше.
* * *
Гермиона понятия не имела, сколько она просидела на постели, обняв колени и уткнувшись в одну точку. Возможно, годы. Из спасительного оцепенения выдернул знакомый треск: в комнате появился Крипси со скудным ужином. Бросил
на Гермиону очередной затравленный взгляд и тут же исчез. А она, кажется, только в тот момент и вдохнула. Судорожно, громко. И наконец дала волю слезам.
Это не помогло. Совершенно. Когда сил плакать больше не осталось, когда резь в глазах стала невыносимой, нос заложило, сведённое судорогой горло так же отказалось выполнять функцию по донесению воздуха до лёгких, Гермиона затихла и обнаружила себя лежащей на кровати ничком. Вместе со слезами ушли все силы, но не мысли. Не воспоминания. Нет, они живыми картинками сменяли друг друга в голове. И всякий раз сердце стискивала невидимая рука, которая вдобавок пыталась пропихнуть несчастный орган в живот.
Гермиона закрыла глаза, попыталась освободить свою голову от назойливых картинок, но в таком положении они стали только ярче. Почти материальные Драко Малфой, нависший над ней и трущийся об неё твердым бугром в штанах. Драко Малфой, медленно скидывающий рубашку. Голый по пояс Драко Малфой, ласкающий её между ног
Гермиона всхлипнула и резко открыла глаза. Воспоминание было таким мерзким. А ещё хуже было то, что от него в промежность вернулась та самая пульсация, которую вызвали неумелые прикосновения чертова хорька!
Что же я наделала? прошептала Гермиона, закрывая рот дрожащей рукой. Она уже чувствовала лёгкую вибрацию в груди: новые порции рыданий, которые совершенно неуместны. Какой смысл рыдать, когда всё уже случилось? Она, Гермиона Грейнджер, почти сознательно дала их школьному врагу, Драко Малфою, трахнуть себя. Трахнуть иначе не назовёшь! И все её оправдания о том, что она сделала это, дабы избежать боли, просто куча дерьма. Она предательница. Грязная отвратительная предательница. Она унизила память своих друзей. Что сказали бы Гарри и Рон, будь они живы?!
Гермиона с силой впилась зубами в указательный палец руки, которой зажимала себе рот. Даже мимолетная мысль о том, что подумали бы мёртвые друзья о её поступке, причиняла невыносимую боль. Как же она могла так легко сдаться? Она должна была до последнего бороться, до мяса расцарапать спину грёбаного Малфоя, выцарапать ему глаза, кусаться и брыкаться, наплевав на то, что он может сделать с ней в ответ! Она обязана была сопротивляться, а вместо этого
Между ног вновь стало жарко. От одного лишь воспоминания о том, что ей было приятно! Неужели так всё и устроено? Неужели теперь она обречена возбуждаться от одних только мыслей о том, что случилось? Это осознание было гадким и неправильным хотелось выдрать его из себя вместе со всеми воспоминаниями! Снова закрыв глаза, Гермиона ощутила, как её, словно тяжелым одеялом, накрывает усталостью. Провалиться в сон прямо сейчас было так заманчиво