Я сама поехала. Меня никто не заставлял.
Точно?
Она кивнула.
Ну смотри, предупредил проводник, ежели что не так будет, сразу говори. Затем снова обратился ко мне. А ты, парень, не дергайся. Сказал уже, не буду я вас ссаживать. И приятелю своему внуши. А то он позади меня так сопит, что спину нагрело.
Стоящий за ним Миха и действительно пыхтит, как паровоз. Он что-то невнятно проблеял и насупился, проговорив:
Ничего подобного.
Проводник развернулся к нему в пол-оборота и, приподняв над лбом край цилиндра, заметил:
Можно подумать, ты, парень, не собирался напрыгнуть на меня со спины, если
потребуется. Скажешь нет?
В ответ Миха снова что-то проворчал, а проводник продолжил спокойно:
Со спины нападают только кочевники и разные другие дегенераты. Вы на таковых вроде не похожи.
Снова на несколько секунд повисла пауза, я ее прервал.
Мы не кочевники. Мы нормальные.
Что такое «нормальные» я для себя усвоил из мудрости опекуна, который прививал мне понятия ответственности, честного боя и человечности. Допускаю, что такие установки действительны не для всех, и проводник может иметь другие устои. Но я уверенно выпрямился и расправил плечи.
Крякнув, проводник поправил цилиндр и отмахнулся.
Ладно, беглецы, сказал он, разворачиваясь, можете сидеть тут и преть, как пролежни. А можете пойти со мной в вагон. В первый класс не поведу, не хочу после вас чехлы на диванах стирать. А вот в общий вполне. Там хоть и не приватно, зато прохладно.
Мы с Михой переглянулись, он развел руками, а я спросил:
И в чем подвох?
Пожав плечами, старый проводник ответил:
Не веришь в обычную человечность?
Не на поезде, в котором мы едем зайцами, ответил я.
Проводник покивал.
Твоя правда. Я бы тоже не верил. Особенно, когда за спиной такая красотка. Ее оберегать надо, а не по пустыням и вагонам таскать.
Понимаю, согласился я и испытующе уставился на старика.
Но тот уже не смотрит: развернулся и шагнул обратно в проход, из которого гулко гремят колеса. Что нужно проводнику от нас пока не ясно. Но вряд ли он воспылал сочувствием к беглецам. Куда вероятнее, что пытается придержать нас, пока не появятся служебники, которым он при удобном случае даст сигнал. Однако деваться нам некуда, прыгать с поезда на такой скорости значит перемолоться в труху. А сидеть тут или в пассажирском вагоне разницы нет. Только там прохладнее. И проводник будет относительно на виду, что даст если не форы, то хотя бы наблюдение.
Пока я в раздумии хмуро всматривался в темноту прохода, где скрылся проводник, на плечо легли теплые пальцы Кати.
Тут жарко, негромко проговорила она у меня за ухом.
В багажном вагоне действительно пекло. Систему вентиляции сюда не привели, а металлический корпус под раскаленным солнцем плавится, а внутри похож на духовку.
Ладно, спустя пару секунд согласился я. Перейдем в пассажирский вагон.
И, закинув рюкзак на спину, направился следом за проводником. Катя и Миха, лицо которого опять от чего-то недовольно сморщилось, двинулись за мной, Катя воодушевленно, а детина качая головой.
Когда перешли в тамбур следующего вагона, кожу сразу обдало прохладой: вентиляция здесь что надо, она тоже усиливается артефактом. Проводника видно в щели следующей двери, которая ведет уже в вагон. Он оглянулся и кивнул влево на пустые сидения. Миха поравнялся со мной и проговорил, глядя ему вслед:
Не нравится он мне.
Да? Это не ты пару минут назад собирался выложить ему про нас все? У тебя на морде было написано, заметил я, продолжая смотреть на проводника и пассажиров. Кто-то из них таращится в окно, кто-то вяжет, иные вовсе спят. Опасности на первый взгляд нет.
Ничего я не собирался, угрюмо отозвался Миха. Просто он спросил. А я врать не привык.
Детина изобличающе на меня уставился, я покачал головой, не отрывая взгляда от пассажиров, и проговорил:
Я не врал, а сказал часть правды, которая нам не повредила.
Миха хмыкнул.
Все равно что соврал.
Не путай кислое с горячим, отозвался я. Нельзя выкладывать каждому встречному нашу подноготную. Может он служебникам нас сдаст.
Вот я и говорю, не нравится он мне, охотно согласился детина. Может ты и прав, конечно, про правду. Но я не так воспитан.
Ты вообще не воспитан, встряла Катя.
На что Миха возмущенно выпятил губы и выпрямился, раскрывая грудную клетку и демонстрируя величие и великолепие всей козоводской натуры.
Враки! сообщил он важно. Мой батя был козоводом. И его батя. И меня воспитывали козоводом. Так что воспитание у меня самое что ни есть высшее козоводское.
Катя хихикнула.
Угу. Поэтому у тебя все козы разбредались?
Это просто козы не дрессированные, пояснил Миха и деловито поднял палец. Вот если бы я их выдрессировал.
Почему не выдрессировал?
Я ж их Никифору продал, наставительно пояснил он Кате такую ясную и очевидную истину.
Мы с Катей переглянулись, она с понимающей улыбкой закатила глаза и чуть покачала головой. Козовод из Михи может и плохой, но до механики руки у него торчат не просто из нужного места, а из самого лучшего места для этого дела. Так что я промолчал, оставив спор между ними, и шагнул в вагон со словами: