Холодного мяса, кофе и земляники, крикнул Джабжа туда.
Тотчас же металлические руки протянули из-за двери все требуемое. Джабжа принял тарелки и поставил их передо мной.
А ты? спросил я.
Мы с Лакостом только что завтракали. Ты не стесняйся. В Егерхауэне тебе не дадут медвежатины.
А у тебя она откуда? На Венере, кажется, медведей еще не пасут.
Поохотились, Джабжа блаженно расплылся. Мы ведь имеем на это право, только оружие должно быть не новее тысяча девятисотого года. В том-то и соль. Через месяц собираемся на оленя. Пошел бы с нами?
А вы все вчетвером?
Нет, Илль этого не любит.
Странно. Можно подумать обратное. А ее брат?
Какой брат?
Туан, сказал я не очень уверенно.
Какой он к черту брат. Просто смазливый парень. Да они и не похожи. А стреляет он здорово, у него музейный винчестер. Так договорились?
Я кивнул.
И вообще, переходил бы ты сюда. Мне позарез нужен еще один кибер-механик. А? Я покачал головой.
Нравится в Егерхауэне?
Да, сказал я твердо. Мне там нравится, Джабжа. Он посмотрел на меня и не стал больше спрашивать. Удивительно понятливый был парень.
Я взял за хвостик самую крупную земляничину и начал вертеть ее перед носом. Как все просто было в этой Хижине. Ужины при свечах, охота, винчестер вот музейный Словно то, что потрясло все человечество, их совсем не коснулось. А может быть, они и не знают?..
Послушай-ка, Джабжа, а все вы действительно знаете это?
А как же, он прекрасно меня понял и совсем даже не удивился.
И кому это первому пришло в голову обнародовать такие данные? Самому Эрберу?
Теперь он посмотрел на меня несколько удивленно.
Интересно, а как ты представляешь себе это самое: «обнародовать»? Может, ты думаешь, что на домах списки развесили или повестки разослали: «Вам надлежит явиться туда-то и тогда-то для ознакомления с датой собственной кончины» Нет, милый. Что тогда творилось описанию не поддается. Съезд психологов, конференция социологов, фонопленум археопсихологов, конгресс нейрологов, симпозиум невропатологов; всеземельные фонореферендумы шли косяком, как метеоритный поток. Страсти кипели, как лапша в кастрюле. И только когда абсолютное большинство высказалось против консервации пресловутых данных и за проведение опыта на строго добровольных началах только тогда Комитет «Овератора» принял «Постановление о доступе к сведениям» вот такой талмуд. Читался, как фантастический роман, сплошные предостережения типа: направо пойдешь сон потеряешь, налево пойдешь аппетит потеряешь, прямо пойдешь девочки любить не будут
И все-таки ты пошел?
Дочитал и пошел.
Ох, и легко же у тебя все выходит Но кто-то не пошел?
Естественно.
И много таких?
Джабжа слегка пожал плечами:
Кроме тебя, в Егерхауэне трое. И все знают. У нас тут четверо. И тоже все знают. Ведь все-таки «Овератор» нес колоссальное Знание. Его надо было взять и покрутить так и эдак посмотреть, какой из него может получиться прок.
Эксперимент на человеке.
Зато какой эксперимент! И ты отказался бы?
Я поставил бы его на себе. Только на себе.
Ага! Вот мы и дошли до истины на себе. На деле так и оказалось каждый решил поставить его на себе. Читал ведь, наверное, у себя на буе всякую беллетристику про Последнюю Мировую, и все такое? Помнишь: выходит командир перед строем и говорит: это нужно, но это верная смерть. Кто? И вот выходят: первый, второй, третий, а там сразу трое, четверо, семеро, и вот все остальные делают шаг вперед и снова перед комиссаром одна шеренга. У вас в такой шеренге трое. У нас четверо. Где-то, может, и никого. А где-то тысячи, миллионы.
Тогда надо было выбрать из них некоторых.
Некоторых? Любопытно. Каких же это некоторых? Кто взял бы на себя
выбрать Лакоста, а мне сказать: ты, братец, не годишься! Или наоборот. В том-то и дело, что в этом строю все были равны, слабых не было. В истории человечества наступали моменты, когда люди, все до одного, уже что-то умели. Вот они все абсолютно все стали ходить на двух ногах. А вот все начали разговаривать. Все, но с переменным успехом, потопали по ступеням цивилизации. И вот наступил момент, когда все люди на Земле стали членами коммунистического общества. И дело тут не в общественной формации изнутри человек стал другим. Словно его из нового материала делать стали. Вот и пришли мы к тому, что для эксперимента Эрбера годились все.
Все это общие рассуждения, прервал я его. Я-то живу с этими тремя, мне виднее. Не говоря о том, что я не допустил бы к сведениям женщин и детей, я бы еще посмотрел и на Элефантуса, и на Патери Пата
Насчет женщин и детей это ты брось. Детям никто ничего не сообщает, обращаться в Комитет можно только после шестнадцати лет, это уже не детский возраст. А женщины посильнее нас с тобой. Что же касается доктора Элиа и твоего Пата, то ты, братец, хоть с ними и живешь почти под одной крышей, а смотришь на них только со своей колокольни. Ты совсем недавно узнал об «Овераторе», а для них это давно пережитое. У них, может, пострашнее теперь заботы. Так что ты приглядись к ним, подумай.