Разговор между персонажами внутри текста и между автором и читателем осложняется наличием в песне цитат из Ветхого и Нового заветов, отсылающих к библейской истории. В первой строфе «Я бы выпил всё, над чем летал дух{195}, если бы не ты», а во второй «Когда жажда джихада разлита в чаши завета», «И на каждой пуле выбита фигура гимнаста» и «И Моисей с брандспойтом поливает кусты». Вся строфа фактически выстроена на отсылках к Библии. В третьей и четвертой строке последней строфы « я сошел и иду по воде, / Но я бы не ушел далеко, если бы не ты» (курсив наш. Е. Е.). О них отдельный разговор.
Библейские цитаты в текстах БГ достаточно часто привлекают внимание исследователей и критиков. Альбом «Лилит» в этом смысле не является исключением. Так, Марина Тимашева по-своему интерпретирует присутствие библейского слова в исследуемой нами песне: «Поначалу кажется, что поётся про любовь к женщине Слушаешь по второму разу и, о ужас: я бы выпил всё, над чем летал дух, если бы не ты иду по воде, но я бы не ушёл далеко, если бы не ты», но «по воде от женской любви, кажется никто ещё не ходил. Стало быть, речь только отчасти о земном, а в основном о небесном. Вольное обращение с вероучениями, мифологиями, культурными пластами отличительное свойство Бориса Гребенщикова. Вот, например, смешно звучит: Моисей с брандспойтом поливает кусты. Но ситуация, знакомая по 3 4 главе книги Исход и явился ему ангел Господен в пламени огня из среды тернового куста передаётся Гребенщиковым точно. Библейский Моисей испытывает сомнения и колебания, ибо боится своего пророческого призвания. В игре Бориса Гребенщикова сакральными образами нет глумления. Далёк он и от постмодернизма, когда клочья чужой учёности сваливаются в большую кучу постамент себе любимому. За внешне легкомысленными образами в песнях Бориса Гребенщикова глубокий смысл и основательнейшее знание первоисточников. На понижение играет не он, а те, что превращают религию в воинствующую этнографию»{196}.
Критик в полемическом задоре с изяществом «фехтует» с виртуальными оппонентами, считающими, что БГ, играя с сакральным, профанирует его. Но, выступая «адвокатом» поэта, М. А. Тимашева, на наш взгляд, всё же порой недостаточно убедительна. В запале битвы её взгляд приковывают лишь «крупные планы» сами библейские цитаты, взятые вне контекста, без учёта субъектно-объектных отношений. Её аргументы лишь отчасти достигают цели, потому что такой анализ не проясняет смысла песни целиком. БГ всё равно предстаёт неким игроком, пусть и с благими намерениями, но, «вольно обращающимся с вероучениями, мифологиями» «поликультуристом»{197}, как окрестила его М. А. Тимашева. Так, критик невольно сближается со своими оппонентами, прописывающими БГ по постмодернистскому ведомству.
Вторит Марине Тимашевой и автор культовой монографии о Борисе Гребенщикове историк Илья Смирнов, апологет «социологического подхода» к творчеству поэта: «Пресловутая гребенщиковская эклектика не легкомыслие и не дилетантизм, а, если хотите, художественное выражение современного теолога Ханса Кюнга о растущем сближении и творческом сосуществовании религий друг для друга во взаимном поиске всё большей истины и лишь в Эсхатоне (в последние времена) полностью откроющейся тайны единого и истинного Бога»{198}.
На самом деле, И. В. Смирнов не отрицает «гребенщиковскую эклектику», а только пытается её оправдать, найдя для неё достойное основание. Природа этой эклектики, по мнению критика, абсолютно иная, обратная не профанная, а сакральная
(что, можно сказать, оксюморон). И Смирнов, и Тимашева в своих высказываниях обнаруживают готовность допустить старую литературоведческую ошибку больше рассуждать не о тексте, а об авторе и в нём видеть ключ к пониманию. Поэтому, памятуя о такой опасности, постараемся держаться «золотой середины» не забывая и об авторе, вновь и вновь обращаться к тексту.
Итак, песня состоит из четырёх строф, три из которых первая, вторая и четвёртая имеют одинаковые ритмико-мелодический рисунок, поэтический синтаксис, субъектно-объектную организацию и построение. Все они строятся на анафорах и параллелизмах, и все имеют рефрен «если бы не ты» в сильной позиции в конце. Первая и последняя строфы начинаются с лексической анафоры «Когда», вторая тоже начинается с «Когда», но анафорой здесь связаны вторая и третья строки: «И Моисей с брандспойтом поливает кусты, / И на каждой пуле выбита фигура гимнаста».
Поэтический синтаксис Гребенщикова здесь, как, впрочем, и в остальных случаях, заслуживает особого внимания, так как именно на этом уровне идёт формирование основного поэтического смысла. В этом плане, примечательно, что в каждой строфе первые три строки, не смотря на напрашивающуюся сложноподчинительную синтаксическую связь (Когда, тогда), связаны бессоюзной связью. Причинно-следственная связь Гребенщиковым не акцентируется, не активизируется в грамматических конструкциях. Отношения зависимости и подчинённости стираются события происходят как бы в разных пространственно-временных плоскостях и изображаются с разных ракурсов, о смене которых красноречиво свидетельствуют глаголы: личная конструкция «Луна глядит на меня» и безличная «тошнит от пошлости своей правоты», а также, и в большей степени, стилистически и аксиологически ярко окрашенные слова и выражения: «жажда джихада», «чаши завета», «Моисей с брандспойтом» и «пуля с фигурой гимнаста». И только в последней строке-рефрене причинно-следственная связь устанавливается / восстанавливается в придаточном условия «если бы не ты»: «Я бы выпил всё, над чем летал дух, если бы не ты»; «Я бы стал атеистом, если бы не ты»; «Но я бы не ушёл далеко, если бы не ты».