Часть II. Белый дворец
Глава 8
Через секунду Елена Галатинова увидела змея, а потом ее зеленые глаза нашли сына, стоявшего в дальнем конце поляны, почти у леса. В этот день, 21 мая 1918 года, ветер дул с востока, принося с собой слабый запах порохового угара.
Иди домой! крикнула она сыну и долго смотрела, как он радостно машет ей рукой и принимается сматывать бечеву. Змей нырнул вниз, как белая рыбка.
Позади виднелся двухэтажный дом Галатиновых, дом, сложенный из коричневых камней, с заостренной красной крышей и рядом труб. Дорога, покрытая гравием, вела через железные ворота от помещичьей усадьбы к ближайшей деревне Морок, в шести километрах к югу. Ближайший город, Минск, находился в пятидесяти километрах к северу.
Россия громадная страна, и поместье Галатиновых выглядело в ней пылинкой на острие иглы. Но двенадцать гектаров земли этого поместья были миром Галатиновых, особенно же с того момента, когда 2 марта 1917 года царь Николай Второй отрекся от престола. Но когда царь написал памятные слова в своем акте отречения «Да поможет России Бог», Родина-Мать стала убийцей собственных детей. Только Миша ничего не знал о политике, о войне между красными и белыми, о бессердечных людях по имени Ленин и Троцкий. Он счастливо не ведал о сожженных в кровавой схватке деревнях в каких-то ста километрах от их имения, о голоде, о повешенных женщинах и детях, о дулах револьверов, на которых остаются следы мозгов. Он знал, что его отец герой войны, а мать красавица, что сестра иногда щипала его за щечки и называла сорванцом и что сегодня будет долгожданный пикник. Он смотал катушку, подхватил змея под мышку и побежал через поле к матушке.
Но Елена знала о том, чего сын и не подозревал. Ей было тридцать семь лет. Она носила длинное белое льняное платье, седина уже начинала пробиваться на ее висках и на лбу. У глаз и у рта появились ранние морщинки: не от возраста, а от жизненных испытаний. Федор
воевал и был тяжело ранен в кровавой схватке у Ковеля. Ушли в прошлое опера и балы в Санкт-Петербурге, шумные рыночные походы в Москве; ушли банкеты и роскошные приемы при дворе царя Николая и царицы Александры, контуры будущего скрывались в густом тумане.
Мама, он взлетел! кричал Миша, подбегая к матери. Ты видела, как высоко?
О, это был твой змей? спросила она, изображая удивление. Я думала, что это облачко на веревочке.
Он понял, что она его поддразнивает.
Это был мой змей! настаивал он.
Мать взяла его за руку и сказала:
Спустись на землю, мое маленькое облачко. Нужно подготовить пикник.
Она сжала его руку и повела к дому; от возбуждения он дрожал, как пламя свечи.
В воротах они встретили кучера Дмитрия на коляске, запряженной двумя лошадьми, и двенадцатилетнюю сестру Миши Лизу, которая несла корзинку с едой для пикника.
Горничная и компаньонка Елены Софья вынесла еще одну корзинку. Софья и Лиза разместили корзинки в коляске.
Из дома вышел Федор, неся под мышкой свернутый коврик; другой рукой он опирался на трость. Его правая нога, искалеченная пулеметной очередью, не сгибалась и была намного тоньше левой, но он приноровился ходить с уверенной военной осанкой. Подойдя к коляске и разместив в ней коврик, он взглянул на солнце. Несмотря на прожитые вместе годы, сердце Елены замирало, когда она глядела на мужа. Он был высок и худощав, с фигурой фехтовальщика, и, хотя ему было сорок шесть лет и тело его избороздили шрамы от сабель и пуль, в нем все еще ощущалась молодость, любознательность и сила жизни, которая иногда заставляла ее чувствовать себя старой. Его лицо, с длинным тонким носом, квадратной челюстью и глубоко посаженными карими глазами, с недавнего времени обрело твердое и горькое выражение: лицо человека, дошедшего до края человеческих испытаний. Сейчас, однако, оно несколько смягчилось: он вышел в отставку и хотел бы жить до конца дней своих здесь, на клочке земли, далеком от круговерти событий. Его вынужденная отставка после отречения царя была для него большим потрясением, но он пережил ее и стал успокаиваться, чувствуя себя как после перенесенной операции.
Чудесный день, сказал он, рассматривая верхушки деревьев, трепещущие под ветром. На нем был коричневый, хорошо отглаженный мундир с рядом медалей и планок; на голове черная фуражка с козырьком, все еще украшенная царской кокардой.
Я запустил змея! горячо сказал Миша отцу. Он долетел почти до неба.
Очень хорошо, сказал отец и потянулся к Лизе. Ангелок мой золотой, помоги мне забраться в коляску, пожалуйста.
Елена смотрела, как Лиза помогала отцу подняться в коляску, пока Миша стоял со змеем в руках. Она тронула сына за плечо:
Пойдем, Миша. Посмотрим, все ли уложено.
Они уложили змея вместе с другими вещами, и Дмитрий закрыл сундук. Затем Елена и Миша уселись напротив Федора с Лизой на сиденья коляски, обитые красным бархатом, и махали Софье рукой на прощание, пока Дмитрий натягивал вожжи и лошади ускоряли бег. Миша смотрел в овальное окно коляски. Лиза рисовала, отец и мать говорили о чем-то, кажется о пасхальных праздниках в Петербурге, о поместье, где он родился и жил, о людях, чьи имена были ему известны только потому, что их упоминали родители. Он смотрел, как равнины, проплывающие мимо, уступали место дубравам и хвойным лесам, слушал скрип колес и переливчатый звон колокольчиков. Сладкий запах цветущих трав проникал в коляску, когда они ехали лугом. Лиза подняла глаза от своего рисунка и смотрела куда-то вдаль; тут и Миша увидел стайку оленей на опушке леса. С середины октября до конца апреля он сидел дома, терпеливо выполняя школьные задания вместе с Лизой, которые им задавала Магда, их домашняя учительница. С наступлением весны чувства Михаила взбунтовались свинцовые оттенки зимы, по крайней мере на время, изгнаны, воцарились зеленые цвета лета.