Вместо А. Орловского были приглашены уже испытанный И. Иванов и А. Зауервейд. К гравированию привлекались все светила гравировального искусства: С. Галактионов, И. Ческий, Ф. Иордан и другие.
Крылов тщательно отредактировал все старые басни и впервые добавил новую, седьмую часть (или «книгу», как стал называть он теперь), в которую вошли 26 новых басен. Всего в издании помещено 165 басен. Здесь же впервые Крылов отметил басни, заимствованные по сюжету или переведенные. В общем числе басен таких оказалось тридцать четыре .
Книга поступила в Цензурный комитет 2 апреля 1824 года, получила разрешение 30 августа того же года, но выпущена из типографии только 20 марта 1826 года. Надо думать, что такая задержка произошла из-за событий 14 декабря 1825 года.
Тираж книги для своего времени весьма значителен: 10000 экземпляров. Разумеется, какое-то количество (вероятно, 100), как и иллюстрированного издания 1815 года, вышло в виде роскошных «подносных» экземпляров, часть (не более 300 экземпляров) с гравюрами, но в худших отпечатках, а все остальные вовсе без гравюр, с одним портретом автора.
У меня есть все три вида издания. Никакой разницы, кроме качества отпечатков гравюр, качества бумаги и величины полей, между первым и вторым видами нет. Только портрет Крылова в экземплярах второго вида гравировал уже не И. Фридриц, а И. Степанов, причем подписано не «гравировал», а «копировал». Ясно, что работу своего сына А. Н. Оленин не пожелал дать с уже «усталой» доски, и портрет отгравировали заново.
С этой же степановской доски портрет оттиснут (и очень плохо) в общем (безгравюрном) тираже басен.
На печатных обложках, сохранившихся в моем экземпляре удешевленного вида, значится цена 12 рублей. По «Росписи» Смирдина видно, что экземпляры с гравюрами второго вида стоили 20 рублей. Экземпляры «подносные», первого вида в продажу не поступали.
При описании басен издания 1815 года я уже говорил о том, что степень редкости всех трех разновидностей обратно пропорциональна их качеству. Наиболее редкими оказались удешевленные безгравюрные экземпляры, напечатанные в количестве неизмеримо большем, чем дорогие и «подносные» с иллюстрациями. Эти просто редки, а дешевые, предназначенные «для народа», ненаходимы.
Стихотворение это Иван Андреевич Крылов, вероятно, не без настояния самого «доброго мецената», не оставил безвестным, а довел до всеобщего сведения, напечатав в альманахе Дельвига «Северные цветы» за 1828 год.
Таким образом, роль Оленина как «друга-мецената» была, казалось бы, подтверждена самим Крыловым в печати.
Однако ни сам Оленин, ни официальные биографы Крылова, проливавшие, не жалея, слезы умиления по поводу «сердечной признательности» великого баснописца к своему «благодетелю», не заметили весьма тонкой иронии в этом, на первый взгляд, столь почтительном «мадригале».
Роль Оленина-мецената в стихотворении сводится к тому, что он, «щедрот монарших луч склоня» в сторону баснописца, тем самым, как говорит Крылов:
Двойственная роль А. Н. Оленина, который, под видом самой искренней дружбы к Крылову, по заданию правительства проводил негласную, «направляющую» форму политического над ним наблюдения и неофициальной цензуры, была давно ясна самому Ивану Андреевичу. Эта «дружеская», под видом «добрых советов», цензура уже не раз показывала свои коготки, куда более острые, чем у цензуры официальной.
В басне своей «Соловьи» Крылов недвусмысленно говорил о собственной участи: