Перепуганную корову волчий вой подстегивал, как пастух кнутом, она бежала во всю коровью прыть и, если вой раздавался рядом, жалась к Чертушке вздрагивающим боком и путалась у него под копытами.
Пацаненок время от времени собирался с силами и, привстав на стременах, в надежде увидеть огоньки жилья, до рези в глазах вглядывался в темень. Но вокруг простиралась лишь глухая степь, освещенная тусклым лунным светом. Скоро на лунный диск наползла рваная черная туча и стеной повалил мокрый снег. Косые полосы снежных зарядов в считанные секунды одели в белый саван степь, корову, лошадь и маленького всадника.
Чтобы не вылететь из седла от порывов ураганного ветра, пришлось Игореше завязать повод на луке седла и вцепиться двумя руками в конскую гриву, полностью поручив свою судьбу Чертушке.
Почувствовав свободу, конь трепещущими ноздрями втянул в себя воздух и крутанулся на месте, вслушиваясь в завывания ветра. Потом, круто изменив направление движения, уверенно шагнул навстречу борею и постепенно перешел на размашистую рысь. Корова старалась не отставать от него.
Уткнувшийся в конскую гриву, закоченевший пацаненок хоть и не отдавал себе отчета в происходящем, но догадывался, что ему надо полностью довериться умному животному. И еще он понимал, что если сейчас заснет, то свалится с коня и неминуемо погибнет в этой ревущей ураганной ночи.
А под утро, когда силы совсем уже оставили его и поплыли перед глазами цветные круги с немигающими волчьими глазами, Чертушка вдруг резко осадил на месте и призывно заржал. Из снежной круговерти донеслось еле слышимое ответное ржание. Ошалелым мычанием откликнулась на него корова и, оборвав веревку, бросилась в ту сторону. Скоро из занимающихся рассветных сумерек показались несколько всадников с дымными факелами в руках.
Позже пацаненок узнал, что это конюх Кондрат Евграфыч, встревоженный его долгим отсутствием, сгуртовал молодых казаков на его поиски.
При виде всадников цветные круги перед глазами пацаненка закрутились с бешеной скоростью и вдруг рассыпались на множество волчьих глаз, полыхающих церковными свечками. В наступившем сразу же беспамятстве, похожем на падение в глубокий черный колодец, опять в упор смотрели на него собравшиеся из осколков желтые глаза издыхающего подпалого, и не было у него более сил уклониться от них. Подскочившие казаки, растерев его снегом, влили в рот какую-то обжигающую, дурно пахнущую жидкость и завернули с головой в мохнатую горскую бурку.
Гли-ка, у коровы шкура лоскутьями!.. Неуж как с бирючами комолая встренулась... слышались удивленные возгласы спасителей.
Хвать брехать, с бирючами встренулась не разошлась бы, тварь безрогая...
Ан разошлась как-то!..
Казаки, выходит, сарматовский малец отбил безрогую у волков-то, а?!
Выходит, отбил... Добрый казак из пацана получится!
В сарматовскую, крепкую породу, в сарматовскую! одобрительно заметил Кондрат Евграфыч и, словно очнувшись, ударил себя по коленям: Чем я думал, старый пень, когда в ночь искать скотину мальца наладил. Бог дал, обошлось, а зарезали в волки его аль жеребца колхозного опять бы шкандыбать старому Кондрату по гребаному колымскому
этапу...
Все путем теперича, Кондрат Евграфыч, не причитай дюже! ощерился калмыцкой стати молодой казак.
Дюже не дюже, казаче, а нагайка Платона Григорьевича по моей дубленой шкуре, чую, зараз погуляет.
Так и вышло. Когда казаки внесли бредящего пацаненка к Платону Григорьевичу в курень, тот выслушал Кондрата Евграфыча и наотмашь полоснул по его горбатой спине нагайкой.
Эх, мать твою! сквозь зубы выругался он. Коммунячьи тюрьмы, видать, научили тебя, Кондрат, кровь людскую дешевше коровьей ставить?..
Ох, научили! ухмыльнулся в прокуренные усы конюх. Шаг вправо, шаг влево, Платон Григорьевич, и красная юшка зараз хлестанет из лба и из всех твоих остальных дырок... Итит в их партию мать! люто скрипнул он гнилыми зубами.
Однако под застолье с самогоном, устроенное Платоном Григорьевичем по случаю спасения внука, конфликт между стариками был полностью исчерпан.
В тот же день Кондрат Евграфович привез на санях из тернового оврага двух матерых мертвых бирючей подпалого с вываленным наружу языком и рыжую с проседью волчицу.
Выдублю шкуры, Платон Григорьевич, и кожушок тебе из них сроблю, пообещал он. Волчья шерсть страсть как от позвоночного скрыпу помогает.
Не кличь беду на мой курень, Кондрат, увози бирючей с база! решительно потребовал Платон Григорьевич.
Тю-ю, старый казачня, неужли волчачьей мести испужался! удивился Кондрат Евграфович. Теперича без папки и мамки поярковые с прибылыми бирючатами зараз за Волгу или к калмыцким кочевьям подадутся...
Плохо ты волчью породу знаешь, Кондрат! строго оборвал его старый есаул и для острастки хлестанул нагайкой по сапогу. Увози, не доводи меня до греха!.. Чем языком молоть, вези с конюшни на мой баз теплого конского навозу, а на ночь глядя накрой Чертушку кошмой и гоняй его до белой пены. Как кошма зараз конским потом пропитается, не мешкая вези ее сюда.
Знамо дело, закивал Кондрат Евграфович. Обложить навозом, опосля завернуть в кошму, конским потом пропитанную, первое лекарство при лихоманке.