Перечислять все и всех было бесполезно, глаза разбегались, но оставалось одно: жуткое, чудовищное, невероятное надвигалось на всех этих людей, великих и малых, мужчин, женщин и детей. Некоторые испуганно глядели назад, другие сжимали оружие, третьи делали какое-то дело и старались не оборачиваться, не отвлекаться. Что было там, за левым обрезом картины, понять было трудно. Лишь в левом верхнем углу виднелась какая-то чернота, не то туча, не то дым, не то стая воронья. Зловещим был и вид неба мрачный, багровый тон, тяжелые бурые облака, черные крестики и стрелки улетающих куда-то самолетов.
Страшновато с завистью сказал Серега. Что же это ему привиделось?
Он сказал вслух, и подошедший откуда-то худой и длинноволосый с мушкетерской бородкой «спектровец» пояснил:
Картина предупреждает о возможной гибели всего и о необходимости спасения Спасение в Боге, которого Россия забыла, и она идет к нему со всем тем, что имела
То есть с танками, оружием, ракетами, станками и телегами?
И с Толстым, Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым
А дела НКВД тоже с собой?
Надо брать все, ибо Суд Божий близок. Вот Достоевский ведет за руку цесаревича Алексея, убитого в 1918 году видите? Он же предупреждал об этом.
А Сталин несет царевича Димитрия?
На него пала кровь всех так уж получилось. Для него это, так сказать, оправдательный документ не он один убивал в борьбе за власть
Это ваше понимание или авторское?
Я не знаком с автором, сознался «спектровец».
А он не приехал сюда? '·
Нет. И не приедет. Картину нам продала его мать. Парнишка покончил с собой
Ужас ахнул Серега тихо, но искренне. Что ж ему не жилось?
Не знаю. Мать говорила, что он написал записку: «Мне страшно того, что я изобразил. Жить не хочется». Выпил пачку люминала и не проснулся. Жаль! Если бы он продолжал в том же духе
Подошел Владик. Он был явно доволен.
Ну ты и заварил кашу! обратился он к Сереге. Розенфельд, Клингельман и Мацуяма готовы перегрызть друг другу глотки из-за твоей «Истины». Чую, нагонят цену. Но надо за деревяшку подержаться, тьфу-тьфу-тьфу!
А как тебе это? спросил Серега.
Ничего, но много не возьмешь. Розенфельд говорит, что тут очень многое от «Памяти», а он ее не любит. Клингельман сказал, что это слишком русская картина, а Мацуяма вообще ничего не понял.
Сам-то ты как на нее смотришь?
Белиберда, хотя и с претензией. У мальчика была богатая фантазия, он с детства увлекался историей, атрибутикой, видишь, гак любовно прописал все автоматы, пулеметы, ордена. Есть оригинальность вон, смотри: идет маршал Жуков с фашистскими знаменами под мышкой. Или Петр I в роли бригадира грузчиков. Хорошо схвачено, где Екатерину II в клетке везут вместо Пугачева, а он в это время брауншвейгской фамилии помогает. Есть что-то, есть. Но слишком все хаотично, бессистемно, чувствуется, что сам плохо понимал, что перед собой ставит. Вот и свихнулся.
Разве?
Знаешь, когда юноша в девятнадцать лет, здоровый, красивый, любимый девушками и друзьями, при хороших, обеспеченных родителях и блестящей одаренности кончает самоубийством это псих! Мать его считает, что он испугался того, будто не сможет, никогда не сможет сделать картину лучшей этой. Он писал ее целый год. Родители сделали ему какую-то справку, освобождающую от армии, он учился в нашей с тобой бывшей альма-матер. А потом вдруг снотворное
Странно вздохнул Серега и спустился в фойе.
По фойе расхаживали те, кто уже насмотрелся, делились впечатлениями. Между ними сновали «береты» с дыроколами, собирали карточки с просечками. Подошли к Сереге. Он проколол 35 «Красное яблоко» и 24 Н.И.Иванова, называвшуюся «Исход». Потом, подумав, что от недостатка скромности не умрет, пробил 92 «Истину».
«Береты» вежливо забрали карточку. Серега вышел во двор и закурил, солнышко по-летнему грело спину, было тепло, но его отчего-то била дрожь. Вроде бы с тем, что «Истина» уйдет на Запад, он смирился. В конце концов, страна валюту получит. Но почему же так тошно? Конечно, дело в этом Иванове. Серега не травил его, он сам себя порешил. Но почему лезет в голову фамилия Сальери? От зависти?! Оттого, что Серега в сорок лет не добрался до того, что уловил чутьем этот недоучившийся парнишка? Или он добрался? Да, Серега добрался, он пару раз задумывал что-то похожее Но рука не поднималась, боялся Себя боялся! А этот рискнул, сделал и погиб Вот откуда сальериева зависть!
Будем обедать? спросил Розенфельд. Приглашаю вас в буфет. Он за валюту, но я угощаю! Попробуйте, как прекрасно быть в Союзе иностранцем! А то, может, махнете к нам? Арендую вам мастерскую, сделаю хорошие заказы через приятелей. Потом станете на ноги рассчитаетесь. А?
Вербуете? хмыкнул Серега.
Точно! Прямо-таки жажду утянуть вас в лапы капитала. Сопьетесь ведь.
Сами-то как уехали?
Сначала уехал папа. Я с тридцать девятого года. Родители жили в Одессе. В сорок первом пришли немцы и румыны, мы прятались с матерью она у меня русская, но я уж очень похож на отца. Наверное, знаешь, что тогда было. Отец попал в облаву, думали погиб. А его отправили в концлагерь, в Австрию. Мы дождались красных, а он американцев. Он знал, что у нас к репатриантам не очень Кроме того, папа, кажется, от советской мобилизации тоже прятался. Дело темное. Короче, первое письмо мы получили от него в пятьдесят седьмом, уже когда жили в Москве. Звал к себе в Хайфу, мать не хотела, рвала его письма. Я поступил в университет, занялся физикой, тогда было модно. Стал со временем специалистом по полупроводникам. Защитил диссертацию. Все было нормально, не хуже других. Но в шестьдесят седьмом вдруг чую не то. Загранкомандировка мимо. Премия тоже мимо. Допуск ниже, чем положено. Потом выясняю в анкете записано, что у меня отец в Израиле. Выходит графа. Роста, конечно, никакого, все под откос, попросту выживают. Самое смешное, что я себя и евреем-то не ощущал. Ни иврита, ни идиша я не знал, в синагогу не ходил, мать меня чисто по-русски воспитывала. У меня и фамилия была ее Антипов. Только вот отчество Евсеевич да внешность Так мало того к матери стали цепляться. И доцеплялись инфаркт. Ну, тут я взбесился, подал заявление. Моментально с работы вон. Взяли грузчиком в магазин, кроме того, квартиру сдавал, копил деньги Кое-как выпустили. Добрался до отца. Я его и не помнил уже толком. Мне тогда было тридцать один почти полжизни и надо все с нуля. Язык учил, английский и иврит. Хорошо хоть нашел место в одной фирме. Только-только три года прошло война. Мы на арабов напали или они на нас не знаю, дело темное. Только меня тут же в армию. У них там в мирное время часто сборы, меня на радиста подготовили, так что я уже точно знал, куда иду. Жив остался, но страху натерпелся на всю жизнь. А главное, неприятно