Я знаю, сказал он.
Я взлетела от счастья. Откинувшись на одеяло, я ощущала как пляжный песок прилипает к моему телу. Когда-то я стеснялась демонстрировать свою фигуру в бикини, но от того, как Дрю смотрел на меня, мне хотелось дефилировать по пляжу туда-сюда.
Он наклонился надо мной, заслонив солнце. Он был моим солнцем.
На что ты готова ради этой любви? спросил он, проводя пальцем по моему бедру.
Я вздрогнула от интимного прикосновения.
На что угодно, ответила я. На все.
Его губы растянулись в улыбке, яркие глаза заблестели. Затем он наклонился ближе, касаясь губами моего уха.
Что угодно?
Когда он отстранился, я увидела, как потемнели его глаза. В глубине сияло грубое, плотское желание,
и я чувствовала, насколько его влечет ко мне. Он пальцем приподнял мой подбородок.
Ты бы убила ради нас?
Я верила, что убила бы я бы сделала все, чтобы мы были вместе. И в нашем мире, где существовали только мы, это было приемлемо.
Я кивнула.
Да.
Тогда решено, сказал он низким голосом. Ты невменяема. Он засмеялся, и я хлопнула его по руке.
Он скользнул ладонью между моими бедрами, отчего по ногам поднялась горячая дрожь, а между ног все сжалось от боли. Я толкнулась бедрами к его руке. Он коснулся меня губами, сначала нежно вкушая, а потом яростно пожирая то, что принадлежало ему.
Его следующие слова защекотали мне мочку, когда он прижался губами к уху. Горячее дыхание ласкало мою шею, брызги океана покалывали ноги.
Это было идеально.
Это был последний счастливый день, который я провел с Дрю. Всего за неделю до того, как у его двери появилась Челси. Перед нападением.
Это воспоминание я стараюсь сохранить священным и нетронутым. Я редко воспроизвожу его, потому что хочу сохранить точность. Я хочу сохранить его безупречным. Неизменным.
И все же каким-то образом мне удалось забыть слова, которые он шептал мне на пляже. Как бы я ни старалась вызвать их в памяти, вспомнить, что он сказал чернота поглощает это воспоминает как быстро тлеющий полароидный снимок, а пепел разносится над пылающими углями моего разума.
Глава 18 Первобытный инстинкт
В последний раз, когда я была так близко к Торренсу, он заигрывал с Кэм. Барное полотенце было перекинуто через плечо. Уверенная невозмутимость мужчины, собирающегося потрахаться. Хотя, мне почему-то казалось, что он был намного моложе. Когда Рис допрашивал его, он заявил, что ему всего двадцать восемь, но годы работы под суровым солнцем Флориды состарили его, из-за чего он казался старше.
Когда он, прищурившись смотрит на меня, в уголках его темных глаз появляются тонкие и глубокие морщинки.
Я так давно тебя не видел Говорит он, как будто мы старые друзья. Ты и он щелкает пальцами, все еще друзья?
Кэмерон, подсказываю я. Я пытаюсь изогнуть губы в улыбке. Не слишком яркой в данных обстоятельствах это покажется странным и отталкивающим. Достаточно небольшой полуулыбки, чтобы казаться искренней. Заинтересованной. Совершенно не обеспокоенной этой странной встречей. И да, вру я. Мы все еще общаемся.
Торренс кивает.
Рис научил меня, как разговаривать с подозреваемыми. Как контролировать выражение лица что отталкивает людей, а что располагает. Если бы я только могла использовать эту эмпатию, когда пишу, то, наверное, мой редактор начала обожать Риса также сильно, как и все остальное женское население.
Я пытаюсь сосредоточиться на том, как Торренс реагирует на меня, а не на моих мыслях о нем. Но даже если ему и не нравится мое присутствие, он умело это скрывает. И выглядит так же расслабленно, как в ту ночь, когда Кэм ушла с ним из «Док-Хауса».
Здорово, отвечает Торренс. Он рассеянно окидывает взглядом «Тики-Хайв», пока с пляжа прибывают посетители. Что я могу вам предложить? Воды? он быстро подмигивает мне.
Я прищуриваюсь, пытаясь понять, шутит ли он.
Ничего. Спасибо. Опираюсь на стойку. Мы не задержим вас надолго.
Прежде чем я снова свяжусь с парнем жертвы, мы с Рисом проверяем факты. Хотим получить историю от обеих сторон от Коэна и братьев.
У нас есть еще пара вопросов, вмешивается Рис. После разговора с Коэном мы узнали, что его часто ругали из-за нарушения графика. В частности, из-за опозданий и прогулов, когда он ухаживал за больной матерью.
Торренс скривился, выглядя сбитым с толку. Интересно, что Рис сможет прочитать по его лицу.
Вам лучше спросить Майка. Это сложно, знаете? В наши дни нельзя просто увольнять людей. У вас должна быть причина, иначе они обратятся в суд, он пожимает плечами.
Я пытаюсь представить, мог ли Торренс написать записку. Какой у него мог быть мотив? Опять же, в моем деле он не был подозреваемым. Так что, если это не он написал то первое письмо, ему нет смысла отправлять записку сейчас.
Но Майк Может быть, в нем есть что-то еще что-то порочное, что заставляет его издеваться над людьми ради забавы. Чтобы отвлечь от настоящего преступления и вовлечь в разгадку тайны. Может в этом вся суть
записки это ложный вызов. Как звонки-розыгрыши на телефон доверия.
Но даже когда я прокручиваю эту мысль в голове, она мне кажется неправильной. Записка была слишком личной. Нацеленной на меня, а не на расследование.